Задержав дыхание, я подошла к темнеющим кусочкам манго. Солнце уже почти зашло, пронизывая последними лучами игольчатые макушки кокосовых деревьев. Время, когда надо было перевернуть манго, давно прошло. Я наклонилась над подносами с фруктами и принялась делать то, что пообещала Пиши, не обращая внимания на кровь, сочащуюся из-под белья. Я знала, что случится потом, но мне было всё равно. Я хотела, чтобы от моего прикосновения фрукты сгнили, хотела, чтобы всё в этом обманчивом мире почернело от плесени.
Я пыталась сосредоточиться на покрытых солью кусочках манго, но у меня перехватывало дыхание от внезапно пришедшей в голову мысли. Я прокручивала в уме все, что узнала, снова и снова, и никак не могла понять, что за мысль так напугала меня и причинила такую боль. И тут эта мысль обратилась в вой, закручивающийся, как торнадо над домом Чаттерджи, сотрясающий каждый камень: я, Судха, — никто Анджу, не двойняшка, не сестра ей и даже не кузина. Я всего лишь дочь человека, погубившего отца Анджу в погоне за своими безумными мечтами.
Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем я опомнилась, услышав ее нетерпеливый голос, насмешливо звавший меня вниз. На террасе стемнело, словно вокруг затухли тлеющие угли. Я отвечала Анджу какой-то шуткой. Теперь я знала: что-то изменилось между нами, какая-то невинность исчезла, погасла, как слабый огонек.
Стоя на террасе, мы с ней вдыхали запах соли и морских водорослей, принесенный ветром, — по словам рыбаков с Ганга — предвещавший шторм в океане.
4
Анджу
Сегодня особенный день — нам исполнилось тринадцать лет. Когда мы с Судхой вернулись из школы, мама дала каждой из нас тоненькую пачку рупий, на которые мы могли купить всё что захотим. От возбуждения у меня закружилась голова — нам никогда еще не давали денег.
Тетя Налини, нахмурившись, сказала:
— Диди, мне кажется не стоит давать деньги девочкам. Кто знает, на что они их потратят?
— Ты забываешь, Налини, что они уже не девочки, а женщины. Пора им доверять, — с улыбкой ответила мама.
Тетя продолжила что-то сердито бормотать: о том, что случается, когда матери позволяют дочерям танцевать у них на головах.
Мне так хотелось, чтобы мама сказала что-нибудь резкое и язвительное в ответ, но она просто снова улыбнулась.
— Не волнуйся так. Они хорошие девочки. И знают, что можно, а что нельзя.
— Надеюсь, ты права, — ответила тетя Налини, но в ее глазах я прочла, что она совсем не верит в это.
Мы с Судхой только закончили делать домашние задания, когда к нам зашла Рамур-ма и сказала, что мама хочет меня видеть. В спальне, нет, она не знала, в чем дело.
Я так обрадовалась, что пробежала всю лестницу единым махом. Мама обычно была так занята хлопотами по дому или в книжном магазине, что мы редко проводили с ней время вдвоем. Как я любила эти минуты, когда я сидела рядом с ней в широком кресле в ее комнате и рассказывала о том, что узнала в школе. Ее обычная строгость и беспокойство исчезали, а когда она брала в свои руки мое лицо и говорила, как гордится мной, я таяла от счастья и вся моя непокорность улетучивалась. Может быть, сегодня она снова достала бы из шкафа старый фотоальбом, обтянутый кожей, и стала рассказывать про наших предков. По правде говоря, мне не было никакого дела до всех этих поблекших фигур с их пенсне, гофрированными дхоти и тросточками с серебряными набалдашниками. Но я всегда притворялась, что мне страшно интересно — только для того, чтобы можно было посидеть рядом с мамой, оперевшись на ее руку, и вдыхать сандаловый аромат, исходящий от ее кожи, как запах доброты.
Когда я вошла в комнату, мама попросила меня закрыть глаза, и я почувствовала, как она вкладывает мне в ладони что-то твердое и бархатистое. Это была старинная коробочка для драгоценностей. Открыв ее, я замерла от восхищения: внутри лежали, сияя на голубом шелке, золотые сережки в форме птиц. Очень красивые, даже я поняла это, хотя совсем не любила драгоценности. Я всегда просила родственников, чтобы они дарили мне книги, а они никогда не слушали. Но как только я увидела эти серьги, я влюбилась в них: ажурные, как паутинка, они были усыпаны крошечными бриллиантами. Я сразу догадалась, что они станут частью моего приданого, как когда-то были приданым моей матери. Теперь каждый год она будет дарить на мой день рождения другие украшения к этим серьгам: браслет, колечко, узорчатый гребень — как когда-то ей эти украшения дарила ее мать.
— Они тебе очень идут, — сказала мама, когда я их примерила. — Но мне придется положить их обратно в сейф. Ты еще слишком мала, чтобы их носить.