— Неужели? Она уже так образована?
— Она прошла мою школу.
— Ага! тогда понятно. Пускай придет.
Мать удалилась, а Каролина явилась перед моим отцом.
— Что прикажете, милостивый господин?
— Не прикажу, дочь моя, попрошу. Подойди ко мне!
Линхен подошла к нему.
— Ты красивая, добродетельная, милая девушка!
— Ах, прошу вас, милостивый господин! Не смущайте меня — мне думается, я такая, какой должна быть...
— Какой же?
-Добродетельной, милостивый господин!
— А какова моя легкомысленная супруга, она ведь не добродетельна... правда?
— Ах, она сама добродетель, сама любовь.
— Что же ты называешь добродетелью и любовью?
Каролина благовоспитанно потупила взор и зарделась.
— Моя жена тебя совратила, то бишь посвятила в тайны любви.
— Милостивый господин, — воскликнула Линхен и упала полковнику в ноги. — Ах! я прошу вас, ради всего того хорошего, что еще во мне осталось, пощадите меня!
— Дурочка! Что тебе пришло в голову, неужели ты меня так плохо знаешь?
— Ах, — вздохнула Каролина, наклонилась еще ниже и, целуя полковнику руку, оттопырила зад.
-Тьфу! Стыдись, Каролина! Не заставляй меня думать, будто у тебя совсем нет совести, ведь подобная поза редко свидетельствует о чем-то другом. Теперь же, в наказание за то, что ты так во мне ошиблась, покажи-ка мне свои ягодицы.
— Ах, милостивый господин! — пролепетала Каролина; но мой отец встал с места, взял девушку, уложил ее на кушетку и задрал ее юбки и исподнее.
— Да ты писаная красавица, Линхен! — сказал, отводя взгляд, мой отец, возбужденный выпуклыми прелестями Каролины. — Но я не должен созерцать эту красоту, дабы ты не разочаровалась ни во мне, ни в себе.
С этим словами он опустил исподнее на положенное место, накрыл его юбками и аккуратно все расправил.
Линхен пылала.
— Скажи-ка мне, Линхен, что же наша Мальхен по-прежнему шаловлива?
(Вы же знаете, сестры, что меня назвали Мальхен!)
— Все так же, милостивый господин! И, думаю, в этом ее счастье, а то бы была она, как я в ее годы — задумчивой... рассеянной... и... — тут Линхен запнулась.
— То есть ты считаешь, что озорство не следует наказывать?
— Нет, милостивый господин! Впрочем, и девушек моего сорта не стоит наказывать. Лишь раз мне в школе всыпали розог, но я и по сей день помню, как мне потом было плохо.
— Значит после того наказания ты не стала лучше?
— Нет, ни на чуточку!
— Странно.
— В тот раз со мной наказали еще двух парней; из-за их неосмотрительности в сарае при господском замке случился пожар, а я была с ними, и каким бы добрым не был господин фон Фламминг, он не захотел оставить наш проступок безнаказанным, чтобы в следующий раз из-за подобной нерадивости не случилось какого-нибудь большего несчастья. Я первой получала наказание, меня уложили на школьную скамью, и я вытерпела тридцать ударов розгами по голому заду.
— Бедная девочка! — воскликнул мой отец и запустил стоявшей перед ним Каролине руку под юбки.
— Потом подошла очередь тех парней, Хельфрида с Хейльвертом, мне было их очень жалко, особенно Хельфрида, с которым теперь, увы! меня разлучила смерть. — На ее глазах заблестели слезы. — Сначала на скамье растянули Хейльверта, и, когда с него стянули штаны и задрали ему рубаху, я чуть не лишилась чувств и забыла про боль, и думала лишь о том, сколько же ему, бедняжке, придется вытерпеть...
Полковник задрал ей юбки и исподнее и просунул ей руку между ног. И тут, распахнув двери, в комнату с букетом цветов для отца влетела я — я успела увидеть голые ноги Каролины и руку моего отца между ними. Отец быстро опустил платье Линхен и вскочил.
— Что ты принесла, Мальхен? — смущенно воскликнул он.
Я подбежала к нему, отдала букет и поцеловала его руку. Отец прошептал Каролине, чтобы она связала новые розги.
— Ой, милостивый господин! Неужели для меня? — наивно отвечала та.
Отец рассмеялся и громко сказал:
— Ты слишком жалостлива, иди и выполняй, что приказано.
Каролина ушла, а отец взял меня за руку и повел к отцу Гервасию.
— Господин Гервасий, — начал он, — с сегодняшнего дня вы с Мальхен должны приступить к изучению физики; вы ведь сейчас свободны, мне хотелось бы, чтобы следующий час вы с Мальхен посвятили разговору об этом предмете.
Брат Гервасий подобострастно раскланялся, и мне нашлось, чем заняться.
Эти занятия приносили мне немало радости, я еще расскажу, что мне преподавали во время этих уроков, но прежде я должна закончить историю своих родителей, то, что мне поведала мать.