— Rex trementis majestatis[216], ты вступаешь в наши стены, — воскликнул отец Сильверий, — прими то, что готово умереть, и пощади того, кто любит жизнь, и пусть за вином обнаружится предатель. — Наливай, Бернхард! — попросил он плотника, и тот доверху налил красного вина в три стакана и протянул их нам...
Я не хотела пить, но старик взял стакан и протянул его мне с таким взглядом... что я не могла ему отказать.
Мы выпили все залпом. Но не успела я и допить... как... уже не понимала со мной происходит... густая пелена опустилась мне на глаза, я упала на колени и еле смогла ухватиться за гроб...
Я услышала, как плотник сказал: «Она мертва -живой труп», и почувствовала, что двое других подняли меня и уложили в гроб.
— Долой! Дитя вожделений и порока, — прокричал мне в ухо Гервасий. ..-Ты- живой труп!
Все это я слышала как бы издалека; но мои ощущения были живы, потому как я почувствовала, что мне задрали юбку и исподнее и мой зад оголился, чувствовала, как проваливаюсь в сон, и как холодный сырой воздух ложится на мою обнаженную плоть.
Большего я не знаю... Я потеряла сознание, но лишь для того, чтобы во сне снова стать живым трупом.
Мне приснилось, будто я выступаю в мюнхенском театре — я знаю этот театр, потому что видела там несколько представлений, а с парой красивых актеров из него даже забавлялась в своих фантазиях — в роли мессинской невесты[217], вместе с доном Цезарем и доном Мануилом на сцене... Сцена представляла подземную темницу... Дон Цезарь и дон Мануил были доминиканскими монахами, а я была одета как цистерианка[218]. Мой капюшон был откинут, а грудь совершенно обнажена...
Дон Цезарь отвел меня на просцениум; я видела весь театр, доверху заполненный зрителями. Продекламировал:
Дон Мануил взял меня на руки, а дон Цезарь безо всякого стыда раздел меня перед всем честным народом, раздвинул мне ноги и с силой отобрал у меня то, что даже твой отец, дорогая Моника, благородно не тронул...
Я чувствовала его член в своем чреве, чувствовала, как моя девственная кровь течет по ляжкам, чувствовала — стоит ли отрицать? — невыразимое блаженство.
Если ты думаешь, что во время этого блаженства я проснулась, ты ошибаешься.
После того, как дон Цезарь вынул из моего влагалища свой член, который был даже тверже и толще, чем прежде... дон Мануил опустил мое платье, а зрители рьяно зааплодировали, дон Цезарь схватил меня и произнес:
Потом я стояла вместе с ними перед высокими железными воротами... Дон Цезарь поднял мои юбки и исподнее и держал их в руке вместе с громадным замком от чугунных ворот, он... велел мне встать на четвереньки и оттопырить зад, а дон Мануил принялся жестоко сечь меня березовой розгой, и я почувствовала, что моя кровь потекла во второй раз, причем сильней даже, чем у святого Януария[220]. ...Я кричала, а зрители декламировали a gara, сначала справа:
Потом слева:
С последней строчкой занавес упал; загрохотали и открылись створки железных ворот; и я стала засыпать во сне с мыслями из Сираха[221]: «Публичное наказание лучше, чем тайная любовь», а надо мной звучало: «по Воскрешении вы не сможете ни свататься, ни быть сосватанными».
Но я не могла заснуть во сне! Я будто бы очнулась в гробу; с распятием в руке я поднялась и увидела себя в храме Диа-На-Сор[222]. Государство должен был он презирать; он считал его мыслящей машиной, заведенной, разросшейся, набрасывающейся тут и там, никакого уважении к Я, повсюду власть обыденности... и... скотское, счастливый...[223]
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------- —
Дорогая Мальхен! Вчера я неожиданно была вынуждена прервать свое письмо с описаниями важных решений и поучений моего доброго Жерома... Подумай только! Твоя мать, Луиза, графиня фон X. у меня в гостях!..
217
...
220
222
...
223
Anima humana non est immortalis per suam essentiam. — Anima humana est sua natura immortalis. — Anima etiam separata a corpore cogitare potest. — Nulla vis creata existere potest, quo minus mens existat, mens existere sine essentialibus nequit: at inter essentialia animae est vis confuse aeque ac distincte cogitandi, ergo fieri nequit, ut hac vi mens nostra per vires hujus universi destitatur. — Sic canis, si ei flagellum ostendas, qui semel aut iterum vapulavit, mox fuga et calmore prodit denuo in se reproductas esse longam absentiam tandem domim redeunzem cernit, variis laetitiae signis resuscitatis in se pristinorum beneficiorum ideas conscientiasque palam facit etc. etc. etc. Bruta ergo facultate cogitandi praedita sunt etc. etc. etc. Etc.