«Волк зпт поздравляю двтч вторичный разбор дела закончился нашу пользу тчк Можешь возвращаться зпт получать диплом зпт слухам тебя назначают капитаном „Полярной звезды“ приветом…» — прочитал Волков и, стиснув кулак, зажал листок. Ну вот, все и решилось… Остановившись, он повернулся спиной к ветру и раскурил трубку.
— Пойдем в заветрие, — сказала Лена. — Посидим. Я тоже хочу покурить.
— Пойдем, — сказал Волков, поправив тяжелый рюкзак, в котором лежали продукты. — Куришь?
— Валера, неужели это ты? Прошло столько лет, и вдруг…
— Постарел? Возмужал. А я? Страшная, наверно, да?
— Ты стала еще лучше.
Они сели под скалой на камни, и Лена закурила сигарету. Сощурив глаза от дыма, она сбоку разглядывала Волкова и то хмурилась, то улыбалась. Волков молчал. Глупо как все. Казалось: встретятся и будут говорить-говорить… Ну да, он обещал даже рассказать ей о чем-то… Очень о многом, но о чем именно?
— Вспоминал хоть когда? — Она почему-то засмеялась, потом вздохнула.
— Вспоминал, — ответил Волков. — Вчера вечером я тебя искал, а ты куда-то запропала с Борисом.
— Видишь ли, у нас вчера с Борисом был очень длинный и сложный разговор, — начала Лена вялым, тусклым голосом, причем она оглядывалась, будто что-то искала, а говорила просто так, между делом. Ага, увидела что-то. Брови ее вздрогнули, она наклонилась и сорвала белый цветок. Понюхала, зажмурилась, вздохнула. — Так о чем это я?.. Ах да, так вот, мы решили, что никакой свадьбы не будет. Понимаешь, мы с ним хорошие друзья, и Борька добрый, славный, но… Понюхай, как хорошо пахнет.
— Такими парнями, как Борька, не бросаются, — сказал Волков, поднимаясь.
— Это мое дело, — сказала она. Ветер набросил ей пряди волос на лицо, но она не поправила их и глядела на него, словно из-за ширмы. — Может, думаешь: из-за тебя? Успокойся. Правда, сложности возникли кое-какие… Ну-ка убери руки.
— Что за сложности? — спросил Волков, все же положив руки ей на плечи.
— Видишь ли, эту зиму мы собирались с Борисом провести на острове, хотелось понаблюдать за каланами. А для этого… Ну и ветер, так и сечет лицо… Для этого нужно перебираться из бухты в бухту и наблюдать, наблюдать. Так вот: в вельботе есть одно свободное место. Мне нужен моторист.
— А сколько в шлюпке всего мест?
— В вельботе?.. Два. Правда, непросто все это: зимой тут такие штормы и туманы… снег, лед. Ночевки в палатке: брр!
— Ленка, я ведь капитан океанского судна, а не моторист вельбота, — сказал Волков и притянул ее к себе. — Да, да, каюта из красного дерева, оранжевые огни далеких тропических портов… Ну и ветер… Все глаза исстебал, — пробормотала Лена, внимательно, очень серьезно поглядела в его лицо, закинула руки ему на шею и потянулась к нему…
Добрался до своих «владений» Волков благополучно, не заходя в дом, осмотрел лежбище и убедился, что все тут в порядке. И Папаша Груум жив-здоров, и все его семейство, и секач Рыжий, и другие звери тоже. Спасеныш заметно подрос, ну просто на глазах вытянулся парнишка! И Тупорылого Волков увидел: забравшись на свою скалу, кот лежал как убитый, и вначале Волков подумал, что тот мертв, но Тупорылый шевельнулся и застонал. Болели, видно, раны. А у «пенсионеров» один зверь погиб. Пришел его смертный час. Волков подошел ближе и увидел: подохшего котика пожирали тысячи мелких рачков, которых так много среди сырых камней лайды. «Санитары» побережья спешили очистить лежбище от падали.
Ну львы, те, конечно же, спали; а Седой, каланка и малыш плавали в своей бухточке: взрослые обучали малыша искусству ныряния. Когда же Волков возвращался к дому, то обнаружил всю семейку куличков: папаша и мамаша вывели смешных голенастых птенцов на берег, и они дружной стайкой быстро бежали по лайде. Сова дежурила на коньке крыши, а песцы встретили Волкова как старого знакомого. Правда, он обнаружил, что Черномордый зря время не терял: пока людей в доме не было, песец пытался отгрызть угол у двери и весьма преуспел в этом: образовалась порядочная дыра, в которую можно сунуть нос. Сбросив рюкзак, Волков сел на камень покурить, а песцы — то Черномордый, то Красотка, то их подросшие тонконогие, будто на карандашиках, щенки по очереди подбегали к двери, совали в дырку носы и жадно, с наслаждением нюхали. Ради любопытства Волков, встав на колени, тоже понюхал: очень вкусно пахло рыбьими балыками, что вялились на чердаке дома…
И потянулись дни за днями. С утра Волков обходил бухту, после обеда возился возле дома и думал, думал, думал. «Полярная звезда»… Он знал этот транспортный рефрижератор, построенный в Голландии. Белый стремительный корпус, острый вздернутый нос… А какой ходок! Еще бы: фруктовоз. Рейсы на Кубу, в Гану, Гвинею. «Что же я медлю? Почему не бегу на Большое лежбище, чтобы дать срочную радиограмму: „Еду, еду, еду“?» — размышлял Волков. Работа валилась из рук. Сев на порог дома, он курил и глядел в океан. Действительно, ну что его удерживает тут? Лена? Алька?.. Волков вздохнул: да, Лена и Алька. Но не только это удерживало его на острове: чувство ответственности за судьбу этого уголка земли, возникшее а нем. Ч-черт, и угораздило его отправиться на остров Больших Туманов!
Так как же быть? Волков поглядел на синюю кромку горизонта. День был теплым, потоки разогретого солнцем воздуха поднимались от земли, и горизонт шевелился. Вдруг он вскочил, бросился в дом, схватил винчестер, бинокль и, захлопнув дверь, побежал к одинокой скале у бухточки Седого, на которую теперь часто поднимался, — оттуда открывался отличный вид на всю бухту и дальние к ней подступы. Пугая кайр и топор-ков, он быстро поднялся на плоскую вершину скалы и, кинув винчестер в траву, прижал к глазам бинокль — милях в двух от острова курсом на север шел большой черный теплоход-сухогруз. Несколько человек стояли на крыле мостика и глядели в бинокли на остров. Все они были одетые форму, в белые рубашки и черные галстуки, и уже по одному виду подтянутых моряков можно было судить о том, что на этом судне все в порядке. Его заметили, замахали руками, и Волков тоже замахал рукой, а потом, схватив винчестер, выстрелил три раза в воздух. Загрохотав крыльями, стая птиц сорвалась со скал и понеслась в сторону океана, а теплоход величественно и как-то задумчиво прогудел три раза, что на морском языке обозначало: «До встречи. Всего вам доброго», а потом немного погодя еще раз: «Как поняли? Подтвердите». И Волков выстрелил из винчестера: «Вас отлично понял. Счастливого пути!»
Потом он лег в траву и долго глядел на теплоход, завидуя сейчас тем людям, которые находились на его борту. Зажмурившись, он представил себе, как ходит по рубке «своего» судна, ходит взад-вперед мимо гирокомпаса, радиолокатора, рулевой колонки, возле которой застыл матрос, и отдает приказания.
Он открыл глаза. Черного сухогруза уже не было видно. Шумной стаей возвращались на скалы птицы и, рассаживаясь на уступах, перекликались взволнованными голосами. Сорвав жесткую травинку, Волков закусил ее и повернулся на спину.
Решать надо, Волков; что-то нужно предпринимать. Чем дальше, тем все становится сложнее. Мир еще четче раскололся на две половины: мир океана, мир соленой воды — это его мир и мир суши — мир Лены, Аль-ки… Запутался я, подумал Волков. Мне кажется, будто все образуется само собой, но это не так, и нельзя больше оттягивать решения, и нужно определиться до конца. Но как сделать так, чтобы сохранить для себя мир неразделенным, чтобы, приобретая одно, не потерять другое? Стоп-стоп, а не слишком ли я все усложняю? Ну пускай не «Полярная звезда», и пусть кто-то другой уйдет на этом судне в первое плавание, но будут же другие суда, будут! И мир не раскололся пополам, просто он для него, Волкова, стал еще богаче. Теперь и суша будет не просто суша, а то место, где живут, где будут думать о нем дорогие ему люди. Только он дождется, когда с острова уедет Аркаха; он дождется, когда котики отправятся в путь, а уж за ними и он.