– К маме!
Сестричка растерянно посмотрела на них, повторила странным голосом:
– К Лавровой? – и добавила, сверившись с лежащим перед ней списком: – К Ольге Васильевне?
– Ну да, – подтвердила Наташа, все еще улыбаясь.
Сестричка вскочила, засуетилась:
– Вы сюда пройдите, пожалуйста, прямо по коридору, я вас провожу, здесь не далеко…
Бросив свой пост у дверей, она повела их по длинному извилистому коридору, сворачивая то направо, то налево. У Наташи еще мелькнула мысль, что обратно она, так просто, без провожатого, не выберется. Сестричка открыла дверь с табличкой «Заведующий хирургическим отделением»:
– Николай Геннадьевич, родственники Лавровой пришли.
Собственно, что было потом, она тоже плохо помнит. Помнит, что никак не могла поверить, что твердила про какую-то чудовищную ошибку, ведь врач вчера твердо обещал ей: «Все будет хорошо». Помнит притихшую, испуганную Дашку, прижимающуюся к ней, помнит свои нелепые слова: «Но Оля никак не могла умереть, у нее же ребенок маленький, дочка!» Потом, наверное, у нее началась истерика, потому что в кабинете сразу стало очень многолюдно, кто-то торопливо и бессвязно утешал ее, кто-то совал мерзко пахнущие капли, кто-то пытался забрать у нее Дашку…
Надо же, она так давно не плакала, а тут – слезы в три ручья. Почему вдруг? Потому, что снова, так ясно вспомнила тот день? Или потому, что вовсе не Игорь, а этот незнакомый, посторонний, по сути человек, столько лет приносит Оле цветы? Наташа вытерла мокрые щеки и спросила сердито:
– Вы что, всех своих пациентов на кладбище посещаете?
Получилось грубо, но он не обиделся. Наоборот, воспринял ее слова, как приглашение к беседе.
– Нет, конечно. К счастью, в этом нет необходимости. Вы можете не поверить, но я хороший хирург.
– К счастью… Хотите сказать, что Оля – единственная, кому так не повезло?
– Нет, конечно, – повторил Артемьев. Не спрашивая разрешения, он сел на лавочку рядом с Наташей. Снова опустил голову и, уставившись на пожухшую траву у себя под ногами, продолжил: – Я, действительно, хороший хирург, но не Господь Бог. И мне приходилось терять больных, но не так… И потом, ваша сестра была у меня первой.
– А что значит: «не так»? – спросила Наташа.
– Не так, – врач по-прежнему не смотрел на нее. – А что это значит, я пытаюсь понять уже больше десяти лет. Молодой, здоровый организм, прекрасное сердце… Было внутренне кровотечение, но «скорая» привезла ее очень быстро и операция прошла нормально. Из наркоза ваша сестра вышла без проблем, я поговорил с ней…
– Вы говорили с Олей! – перебила его Наташа. Тогда, двенадцать лет назад, она решила, что Оля умерла, так и не проснувшись после операции. Наташа не могла объяснить, почему это оказалось вдруг так важно, но то, что этот человек был последним, с кем разговаривала сестра перед смертью, сразу изменило ее отношение к нему. – О чем?
– О многом. О жизни вообще и о жизни в частности. Она рассказывала мне про себя, про дочку. Про свою младшую сестру, – Артемьев повернул голову к Наташе и улыбнулся.
«У него хорошая улыбка, – машинально отметила она, – ему идет улыбаться». А вслух спросила:
– Но если все было так хорошо, почему же Оля умерла?
– Не знаю, – он помрачнел. – Это не должно было случиться, никак не должно! То есть, никаких видимых причин: просто сердце остановилось! Знаете, я ведь до сих пор храню копию ее истории болезни. Там целая папка документов – мои объяснения, протоколы, независимая экспертиза… иногда достаю, снова начинаю разбирать. И все равно, ничего не понимаю, – он сжал пальцы правой руки и резко стукнул кулаком по левой ладони. – Она должна была выжить!
– Как это все… – Наташа не договорила. Вздохнула тяжело и поднялась с лавочки. – Извините, но мне надо здесь закончить.
– Можно я вам помогу? – неожиданно спросил Артемьев.