На следующий день у меня была встреча с мадам Избальхан, главой Общества дружбы Узбекистана[24]. Встречу назначили по моей просьбе – я попросила разъяснить мой статус на этой конференции. В конце концов, почему не было мероприятия солидарности с угнетенными народами Черной Америки? Что тут скажешь. Мадам Избальхан говорила два часа, и суть ее слов сводилась к следующему: всё, что у нас есть, нам дала наша революция. Как я поняла, она подразумевала: если захотите у себя устроить такую же – всегда пожалуйста, но не ждите, что мы вмешаемся.
Но в то же время она очень волнующе говорила об истории женщин Узбекистана – истории, которая заслуживает более подробного описания, чем я могу здесь привести. Она рассказывала о том, как начиная с 1925 года здешние женщины боролись за избавление от паранджи, чтобы вырваться из мусульманского заточения в двадцатый век; как они отдавали свои жизни за возможность ходить с открытым лицом, учиться читать. Многие из них боролись, и многие погибли ужасной смертью в этой борьбе от рук собственных отцов и братьев. Это история подлинного женского героизма и стойкости. Я вспомнила о южноафриканских женщинах, которые в 1956 году выходили на демонстрации и умирали за право не носить с собой пропуск[25]. Для узбекских женщин революция означала возможность показать свое лицо и пойти в школу, и они умирали за это. В Самарканде на площади стоит бронзовая статуя – памятник павшим женщинам и их отваге[26]. Дальше мадам заговорила о женщинах современного Узбекистана и о том, что теперь между полами полное равенство. Много женщин сейчас возглавляет колхозы, много женщин на министерских постах. Она сказала, что для женщин есть масса возможностей участвовать в управлении и что в Союзе Советских Социалистических Республик сегодня нет разницы между мужчинами и женщинами. Я, конечно, была тронута статистикой, но еще меня не оставляло ощущение, что дело обстоит несколько сложнее, чем кажется на первый взгляд. Всё это звучало слишком гладко, слишком заученно. Мадам рассказала о яслях, о детских садах, где о детях заботятся, пока родители трудятся в колхозах. В крупных городах, таких как Москва и Ташкент, детские сады бесплатны. Но в Самарканде есть символическая плата около двух рублей в месяц, что совсем немного, сказала она. Я задала ей один вопрос: «Поощряют ли мужчин работать в детских садах, чтобы у детей с раннего возраста была заботливая мужская фигура?» Мадам Избальхан немного замялась. «Нет, – ответила она. – Мы считаем, что в детском саду у детей появляется вторая мать».
Мадам Избальхан – очень сильная, красивая и решительная женщина, прекрасно владеющая фактами и в высшей степени харизматичная, и я ушла от нее почти переубежденной и перекормленной виноградом.
Виноград в Узбекистане потрясающий. Кажется, он живет собственной жизнью. Его называют «мизинцем подружки невесты»[27], это про размер ягод. Они очень длинные, зеленые и невероятно вкусные.
Я ушла, и моя голова была полна революционных женщин. Но теперь я еще сильнее склоняюсь к мысли, что мы, Черные американ/ки, сидим в пасти дракона совсем одни. Как я всегда и подозревала, если оставить в стороне риторику и заявления о солидарности, на деле никто нам не поможет, кроме нас самих. Когда я прямо спросила о позиции СССР по вопросу американского расизма, мадам укоризненно ответила, что СССР, конечно, не может вмешиваться во внутренние дела никакой другой страны. Теперь я жалею, что не спросила ее про русских евре/ек.
В Самарканде мы с Хелен пошли искать фруктовый базар. Она спросила дорогу у мужчины, который проходил мимо то ли с маленькой дочкой, то ли с внучкой, но я склоняюсь к тому, что это была его дочь, потому что в Узбекистане многие взрослые выглядят гораздо старше своего возраста. Должно быть, это свойство сухого воздуха. Как бы то ни было, Хелен остановилась, чтобы разузнать дорогу к базару, что дало ему повод завязать разговор, как это часто случается в России. Он спросил у Хелен, из Африки ли я, и когда услышал, что я из Америки, то сразу же очень захотел поговорить об американских Черных людях. Понятно, что у народов России есть довольно сильный интерес к Черным американ/кам, но этот интерес несколько преуменьшают. Фикре, моего эфиопского спутника-студента, часто спрашивали обо мне по-русски. Я уже выработала что-то вроде слуха к языку и стала это замечать. Часто Фикре умалчивал, что я из Америки. Большинство тех, кого я встречала в Ташкенте и Самарканде, думали, что я из Африки или с Кубы, а Кубой все тоже очень интересуются. Это увлечение всем американским проявляется снова и снова.
24
Узбекское общество дружбы и культурной связи с зарубежными странами – советская общественная организация. Аналогичные организации действовали и в других советских республиках.
25
Во времена апартеида в ЮАР Черные и все другие расиализированные люди были обязаны постоянно носить пропуск – по сути, внутренний паспорт с подробными сведениями об их происхождении, месте жительства, работе и пр. Полиция проверяла их в любой момент под угрозой ареста и насилия. –
26
Очевидно, речь идет о памятнике Свободе работы Эдуарда Руша. Монумент венчает женская фигура, однако большинство источников описывают ее как олицетворение Свободы и не упоминают о женщинах-революционерках. Памятник был открыт в 1919-м и снесен в 2009 году. Внутри него находился склеп с останками шестерых погибших в гражданской войне 1917–1918 годов.
27
Скорее всего, имеется в виду сорт «дамские пальчики», или «хусайне», традиционно выращиваемый в Узбекистане.