И я ходила от окна к двери, от двери к окну и снова обратно. В конце концов, я вышла на галерею и пошла к последней комнате. Я ступала совсем осторожно и подошла вплотную к двери так, что они меня не заметили.
Дверь была закрыта, но сейчас я была достаточно близко, чтобы понять, что за ней происходило. Они говорили о Лучии, о предложениях, которые она сделала, о приобретении электрического инвалидного кресла и о специальной подушке, чтобы Йонас не просидел себе задницу до ран. Он находил идею хорошей и хохотал, как будто это было отличной шуткой.
Бедная Лучия, если бы она знала, что ее искренние предложения послужили только развлечением для обоих, то была бы, наверное, немного сдержаннее.
Потом Изабель и Йонас разговаривали о проспектах, которые еще Роберт достал. Лестничный лифт и другой подъемник, который должен быть постоянно вмонтирован возле ванны и позволял бы Йонасу и без помощи Изабель продолжительно купаться.
Йонас громко обдумывал, стоит ли еще делать подобные вложения средств, не лучше ли будет, если они подыщут себе что-нибудь поменьше, пока Лучия была еще рядом, чтобы их поддержать. Они действительно не имели понятия об этом бунгало, это точно. Было очень содержательно их слушать.
В начале одиннадцатого перед дверью объявились Волберт и еще один неизвестный, и спугнули меня с моей позиции по прослушиванию. До того я все же узнала, что Изабель с Йонасом и не думали о том, чтобы еще долго осложнять мне жизнь. Они хотели покинуть мой дом настолько быстро, насколько возможно, мечтали о солнечном юге. Возможно, Лучия их пригласила.
Волберт представил мне своего спутника. Эксперт по финансам. Они не хотели меня долго задерживать. Как уже сообщал Олаф, Волберт хотел высказать свою просьбу. Я дала согласие, и он был доволен и благодарен.
Мы пошли в кабинет Роберта. Волберт сказал: «Мы рассчитываем, что тело вашего брата завтра можно будет забрать для похорон. Вы получите тогда сообщение из прокуратуры, фрау Бонгартц».
До того все это было еще каким-то образом ирреальным, а теперь внезапно стало конкретным. Тело моего брата! Похоронная контора, гроб, могила, цветы, венки и панихида. В течение нескольких минут я думала, что задохнусь от этого. Волберт дал мне время, чтобы снова собраться.
«Я хочу, — потребовала я, — чтобы вы провели над телом моего брата все исследования, необходимые для установления отцовства».
Минуту он смотрел на меня. Я видела, как мысль работает за его лбом. Он сразу понял, что это означало, но не стал это комментировать. Зачем? Нам не нужно было обсуждать это дальше, мы понимали друг друга. Наконец был кто-то, кто видел положение вещей так же, как и я. Я чувствовала себя немного лучше.
«С вашей машиной — это займет еще пару дней, — объяснил он. — С записью на автоответчике мы тоже еще не ушли далеко. Мы ищем Биллера, но пока безуспешно. Мы не знаем даже, настоящее ли это имя».
«Забудьте этого человека, — сказала я. — Речь идет о детективе, которого нанял мой брат».
«Ах, — удивился Волберт. — Разве вы не говорили, что это вы подключили детектива?»
«Здесь, на месте, — сказала я. — Но здесь, к сожалению, не было никаких результатов. Я уже объясняла вам это. Поэтому мой брат посчитал нужным перенести наблюдение во Франкфурт».
«А что, для вашей невестки всегда существовал только этот Фехнер? — спросил Волберт. — Никаких других мужчин?»
«Только клиенты бара, в котором подвизалась Иза», — сказала я. Потом подошло время ехать к Пилю. Я хотела заказать себе такси. Волберт предложил взять меня в город. В пути мы могли бы продолжать разговаривать, считал он.
После того, как Волберт коротко переговорил с Лучией, мы вместе вышли из дома. У него не было дальнейших вопросов ни к ней, ни к Изабель с Йонасом. Его финансовый эксперт остался, он был полностью занят тем, что делал себе заметки об инвестиционных фондах и участии в акционерном капитале.
Отъезжая, Волберт поинтересовался, как долго может продолжаться мой визит к врачу. «Если вас это устраивает, — сказал он, — я вас также заберу. Я хочу, чтобы вы прослушали раз эту запись. Возможно, вы узнаете голос мужчины».
«В это я почти не верю, — возразила я. — Я не знакома лично с господином Биллером. И я, также, никогда с ним не разговаривала. Я знаю только, что он должен был раздобыть доказательства, что не Роберт был в ответе за эту беременность. И это господину Биллеру удалось. Он сделал предварительный отчет по телефону. На стоянке он хотел только вручить Роберту фотографии, которые показывали мою невестку вместе с Хорстом Фехнером».
«Интересно, — пробормотал Волберт. — Тогда, значит, вы снова помните о последнем разговоре с вашим братом. Когда же были сделаны эти фотографии?»
«Девять или десять недель назад», — сказала я.
«Интересно, — пробормотал Волберт снова. — Что-нибудь еще пришло вам на ум?»
Я объяснила ему, как я представляла себе происходившее той ночью: Изабель на галерее и так далее. Когда я закончила свои выкладки, Волберт осведомился дружелюбно:
«Значит, вы не настаиваете больше на том, что ваш брат заходил к вам еще раз, ранним утром?»
«Нет, — сказала я. — Мне ведь это только приснилась».
Волберт задумчиво покачал головой. «Жаль», — считал он. «Это было бы интересным аспектом».
Я не знала, что он хотел этим сказать. А он поглядывал на меня искоса, с чем-то, вроде сочувствия во взгляде и одновременно вырулил к правой обочине. И там, рядом с входной дверью, была табличка.
Доктор Харальд Пиль, специалист по неврологии и психотерапии.
«Из-за чего вы, в конце концов, на лечении?», — осведомился Волберт. Но адрес Пиля он у меня не спрашивал. Это только сейчас до меня дошло. Неожиданно я показалась самой себе такой прозрачной. Это было отвратительное чувство.
И потом я разговаривала с Пилем о гневе, ненависти, бессилии, ревности и недоверии, как уже сотни раз прежде. Я знала точно, как мне нужно себя вести, чтобы держать его на безопасной дистанции. Я рассказала ему даже о полицейском, который водил меня за нос и хладнокровно предоставлял мне наскочить на мель в то время, пока держал меня в уверенности, что верил мне и был на моей стороне.
Я коротко рассказала, также, об отсутствии горя по Роберту и о предложении Олафа дать себя загипнотизировать и таким способом узнать, как я действительно провела выпавшие из моей памяти часы в ночь на пятницу.
Так, постепенно, я подошла к существу вопроса. Мне понадобились только пара фраз. Пиль сразу же попался на мою удочку. «Ваша невестка не могла воспользоваться вашей машиной, Миа. Она была ночью дома, Миа».
«Сколько она вам за это заплатила?», — спросила я.
Он даже не наморщил лоб, сидел там, как всегда — гном, в слишком большом для него кресле. «Как должен я это понимать, Миа?»
«Так, как я это сказала, — отвела я. — Волберт сказал, что вы подтверждаете алиби Изы. Но Вас не было ночью в доме, я это знаю».
«Естественно, нет, — сказал Пиль. — Ваша невестка позвонила мне ночью, в начале третьего».
Изабель была расстроена и сильно нервничала, сказал Пиль. Истерически звучавшим голосом, доложила она ему об ожесточенной ссоре между мною и Робертом и потребовала, чтобы он немедленно приехал, пока я всех не поубивала.
Но Пиль делал домашние визиты только в исключительных случаях, а в два часа ночи — вообще никогда. Он был ограниченным идиотом и видимо не понимал, в какую телегу его впрягли. Мне было трудно сохранять спокойствие в то время, пока я его слушала.
Он пытался успокоить Изабель. Она не должна волноваться ни о своем муже, ни о своем брате или о себе самой. В том, что касалось этого вопроса, он был в себе полностью уверен. Он ведь верил, что знает меня и может во сне предсказать мои реакции.
Телефонный разговор не был для меня доказательством. Изабель могла позвонить откуда угодно, даже с автозаправки. Что я и сказала ему вполне отчетливо.