Биллер был знаком с половиной мира. Он много разъезжал, и его занятие требовало держать уши и глаза открытыми. Он владел полудюжиной языков и был знаком с нравами и обычаями разных стран. Он был именно тем человеком, которому можно было без раздумий доверить расследовать то, что произошло далеко за границей.
Например, один несчастный случай, при котором предположительно погиб мужчина, пытавшийся на самом деле, только обеспечить себе идеальное алиби. Устроить такое в стране, где все было так мило по бюрократически организовано и улаживалось только с помощью десятков формуляров, было просто невозможно. Для этого отправляются в Индию или в Конго.
Неожиданно, как молния, пронзившая голову, ко мне пришло так называемое просветление. Убрать с дороги моего брата — Изабель никогда бы не справилась с этим одна. А ее брат, который, наверное, с удовольствием бы ей помог, прочно сидел во втором этаже нашего дома. Тем не менее, она имела деятельного помощника, мужчину, которого ни один полицейский мира не мог больше разместить в списке разыскиваемых лиц или обвинить в совершенном преступлении, потому что его имя стояло на могильном камне. Могло ли алиби быть более совершенным?
Роберт никогда не рассказывал мне о Биллере. Но он, по-видимому, мне много чего не рассказывал. Что Роберт сейчас хотел от этого человека, какое поручение он дал ему в прошлую среду, этого Серж не знал. Но я знала это — существовала только одна возможность. Полдюжины иностранных языков, знаком с нравами и обычаями разных стран. Позаботиться о средствах. Он должен был добыть доказательства того, что Хорст Фехнер не был мертв.
Волберт не сказал мне, от чего Фехнер так внезапно умер. Я и так это знала. Несчастный случай. Какая-нибудь запыленная, уединенная улица в чужой стране. И какой-то бедолага, случайно попавшийся на пути, должен был поплатиться. Внезапно в моей голове заговорил Йонас: «Сгорел!».
Это было решением. Возможно, Йонас даже помог и получил увечье в этой катастрофе. Так сказать, невезение артиста, риск, который они не рассчитали.
Сбежал! Наверное, Фехнер сразу подался в Тунис, когда выяснилось, что с Роберта можно было поиметь больше, чем маленькую квартиру и немного драгоценностей. Такого порядочного, добродушного, правдивого и честного человека, как Йонас Торховен, невозможно за несколько часов превратить в алчное и беззастенчивое чудовище. На такое требуется некоторое время. И сила убеждения. Возможно, хорошо еще и немножко наподдать.
Мне срочно нужно было к Волберту, и Серж заказал мне такси. Потом я сидела напротив него — вечно усмехающегося служащего Комиссии по расследованию убийств. Его молочный мальчишка примостился за соседним столом и делал вид, что работает над важными документами. Но он их только листал и слушал, о чем мы говорили.
В начале я была еще относительно спокойна, могла задавать целенаправленные вопросы и получала от Волберта ответы. Они не поинтересовались подробностями. Они только лишь попытали счастье, позвонив во Франкфурт и услышали от тамошних коллег, что Фехнер скончался четыре месяца назад. Поинтересоваться местом и обстоятельствами, Волберту не пришло в голову. Зачем, собственно — человек был мертв и потому вне игры.
Так примерно я себе все и представляла. Я не смогла удержаться и немного повысила голос. Это же была действительно просто бездонная халтура! Я ткнула их носом в этого субъекта, а они ничего не делали, рассиживались здесь, проигрывали записи и обивали пороги аптек и типографий, чтобы задать мне жару.
Они дали себя обыграть с этим — «мертв и погребен». Почему они не потребовали, как минимум, немедленного вскрытия могилы и эксгумации трупа?
«Я хочу вам сообщить, как и где умер Фехнер», — сказала я. Не исключено, что при этом я разок коротко стукнула рукой по столу. Молочный отпрыск вздрогнул, как будто я дала ему оплеуху — взгляд, как у собаки, ждущей следующей команды. Ну, беги, беги и принеси палочку…
Но Волберт сначала не обратил на него внимания, усмехнулся мне и пробормотал: «Спокойно, фрау Бонгартц, спокойно».
Я больше уже не была спокойна. Я не смогла сдержать дрожь в голосе, когда заговорила снова. Чтобы скрыть это дрожание, я говорила несколько громче. Но я сразу попыталась взять свой голос снова под контроль, когда заметила, какими значительными взглядами обменивались Волберт и его подручный.
«Спокойно, фрау Бонгартц», — сказал Волберт снова.
Я кивнула, я просто уже не могла прекратить кивать. «Это был несчастный случай, — сказала я. — Хорст Фехнер при этом сгорел до неопознаваемости. Это произошло где-то за границей, где власти менее основательны, где не так заметно, когда какой-нибудь местный бесследно исчезнет, где достаточно убогих кварталов — возможно в Тунисе. Возможно даже, речь идет о том несчастном случае, когда Йонас Торховен получил свои увечья. Я считаю Фехнера достаточно продувным, чтобы найти дурака, который бы рисковал вместо него».
Волберт нашел мою теорию очень интересной и осведомился, как я дошла до всего этого. Как если бы это еще важно было! Но я постаралась объяснить.
Я сообщила ему о разговоре с Сержем. Я рассказала ему даже, что в ту ночь Серж должен был позвонить по моей просьбе, чего, однако, не сделал.
Волберту это показалось еще более интересным. Но больше всего его интересовало, каким образом я заполнила пробел в своей голове. И внезапно черт меня попутал все поставить на одну карту. Инсценированное самоубийство со всеми положенными атрибутами — кольт в левой руке и прощальное письмо. Но потом они допустили ошибку — они осмелились еще раз около меня появиться.
Волберт кивнул. Он больше никак не реагировал. Он кивал не безостановочно, а только рассеянно, но это делало меня совсем больной. Я хотела, чтобы он немедленно позвонил во Франкфурт и потормошил бы своих коллег, заняться Фехнером. Это я ему и сказала. Я уже не знаю, какими словами я это выразила, но то, что я встала с места, чтобы придать своему требованию немного убедительности — это я все еще помню. А Волберт, в ответ, потребовал, чтобы я села обратно на стул.
Он бормотал свою дурацкую приговорку, как заклинание: «Спокойно, фрау Бонгартц, только спокойно…»
«Тогда делайте, что я говорю», — сказала я.
Он и не думал об этом. Когда он взялся, наконец, за телефон, потому что я просто не могла перестать делать ему упреки из-за неряшливости в работе, потому что я не хотела снова садиться и то и дело ударяла по крышке стола — то он позвонил Пилю.
Пиль приехал довольно быстро. Они все были за одно! Им было наплевать, кто убил Роберта. Для них дело было закрыто. Самоубийство. И я же еще натолкнула их на эту идею!
Впрочем, они бы и без того, приняли эту версию во внимание. Они нашли пару из тех клочков, которые вылетели из моей руки на стоянке. Конечно, многое они не могли оттуда вытянуть. Но если бы они нашли при Роберте оружие…
Я могла говорить, что угодно. Меня никто больше не слушал. Маленький Геркулес крепко держал меня, пока Пиль делал мне укол. Пилева глупая усмешка и его убаюкивающий голос завершили остальное. А я должна была еще столько им объяснить.
Только в тот момент мне снова вспомнилось, как я вернулась домой той ночью. Как я видела «рено» Изабель, стоящим возле гаража Роберта. Что я слышала потрескивание под капотом. Верный знак, что машиной только что пользовались, и теперь мотор остывал.
И тень в окне. Я ее четко видела — большая тень в черном прямоугольнике. Комната на конце галереи. Но таким высоким Йонас не мог быть, даже и тогда не мог, когда приподнимал себя в инвалидном кресле. Это был Фехнер, я это совершенно точно знала. А они мне не верили, как бы громко я не кричала об этом.
Это продолжалось несколько минут, пока не подействовал укол. Я использовала время, чтобы сделать, по крайней мере, еще одну попытку. Они должны немедленно обыскать мой дом. От подвала до чердака, каждый закуток. Фехнер был там. Он нашел идеальное укрытие — мой дом. Он был достаточно большим, со многими неиспользуемыми помещениями. И шаги… Я же слышала шаги, когда Изабель уезжала, чтобы забрать Лучию из аэропорта. Когда я сидела в подвале, на покрытии для наших роз, с маленьким кольтом на коленях. Это было не от плача и не было воображением — это был Фехнер. Он хотел видеть, что я делала и не представляла ли для них опасности.