Комната оказалось небольшой. Обстановка в ней походила на всё остальное, что Игорь видел тут до сих пор, но чувствовалось, что живет здесь старшее поколение. Широкая двуспальная кровать с высокой резной спинкой, шифоньер почти во всю боковую стену и трюмо с потускневшим зеркалом. И фотографии, много фотографий в рамках на стене, в которых была вся жизнь семьи, начиная от степенных прадедушек и прабабушек в старинных костюмах, заканчивая улыбающимся Кириллом с автоматом в руках где-то посреди степи. Тем более странным выглядело среди них пустое место с одиноким гвоздиком, сиротливо торчащим из стены. Кирилл, заметив его взгляд, тоже посмотрел туда, и на его лице отразилось недоумение.
Игорь хотел уже выйти из комнаты, когда его взгляд зацепился за край рамки, едва заметной за какими-то вещами на трюмо. Неожиданно для себя он шагнул вперед, и вытащил оттуда фотографию, на которой симпатичная девушка словно смотрела на свое отражение в зеркале.
– Это коллаж «Две стороны одной Веры»? – спросил он, и тут же понял, что ошибся.
С одной стороны фотографии действительно была Вера со своим обычным недовольным выражением на лице. А с другой стороны улыбалась… та самая девушка из сна.
– Это Люба… – тусклым голосом произнес Кирилл, – Они с Верой двойняшки… были.
– Почему – были? Её что, больше… нет?
– Она пропала без вести три года назад. У меня как раз дембель подходил, родители даже сообщать мне не стали. Боялись, что я что-нибудь натворю. Вернулся, а ее уже нет…
– Как это – без вести? Вышла из дома – и всё, с концами?
– Верка говорила, что она с какими-то сатанистами связалась. Потом в ее вещах разные непонятные записи и рисунки нашли. Люба очень романтичная была, доверчивая. Задурили девчонке голову, сволочи.
– Подожди, а где это случилось? Здесь, на даче?
– Нет, в городе, насколько я понял. А что?
– А то, что я ее уже вторую ночь вижу, и это – уже не сон, понимаешь? Она мне что-то сказать пытается!
– Чего??? Это очень хреновая шутка, Игорь.
– Да какие, к хренам, шутки! Всё один к одному сходится! И сны, и это, что я ночью тут видел.
Кирилл вздохнул и внимательно посмотрел на Игоря:
– Ты уверен, что это снова не какие-нибудь твои… киргуду? Ладно, пойдем, покажешь.
Они поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж и остановились возле окна в коридоре.
– Вот здесь я врезался лбом в стену, а она словно прошла через нее дальше. Но я не понимаю, как, здесь же нет прохода.
– Здесь нет прохода, нет прохода… – протянул Кирилл, поглаживая рукой обои с розоватым рисунком, – Ну-ка, подожди тут!
Он спустился на первый этаж, но быстро вернулся, держа в одной руке гвоздодер, а в другой фонарь. Проведя еще раз рукой по стене, он вдруг вонзил гвоздодер в найденную щель, и в несколько движений очертил на обоях прямоугольник. Упершись посильнее, он нажал, и из стены, в клубящейся пыли, вывалился фанерный щит, закрывавший проход куда-то в пространство под крышей.
– Я тут пацаном всё облазил, – объяснил он, – И всегда тут раньше было открыто. Даже не знаю, кто и зачем это решил заделать.
Игорь заглянул внутрь. Помещение, ограниченное с одной стороны стеной коридора, а с другой – крышей, тянулось до самого конца дома. Пола как такового не было, только доски, положенные на балки перекрытия. Темно, но не так, чтобы ничего не разглядеть – день, всё-таки. Пригнувшись, он пролез внутрь и осторожно двинулся вперед.
– Подожди, я сейчас тебе посвечу! – произнес сзади Кирилл.
Игорь обернулся к нему на мгновение, а когда сделал следующий шаг, кто-то рванулся к нему навстречу. Дернувшись, он приложился головой о стропила, почувствовал прикосновение к лицу, в ужасе отшатнулся и шлепнулся задом на пыльные доски.
– Что с тобой? – подскочивший Кирилл помог ему подняться и осветил фонарем все помещение до конца, – Это же зеркало! Интересно, на кой черт его сюда притащили?
– А это что такое? – Игорь поднял с пола старую тетрадь, – Свалилась на меня откуда-то сверху, когда я башкой в стропилину долбанулся.
Кирилл посветил фонарем и предложил:
– Давай лучше это в комнате посмотрим.
Когда они разместились на топчане, Кирилл внимательно осмотрел обложку с витиеватой надписью: «Тетрадь Любы Ф.», раскрыл и начал перелистывать страницы. Сперва там не было ничего интересного, какие-то цветочки, стихи Ахматовой и Блока, попытки написать что-то свое в том же духе и прочая любовь – морковь, как обычно и бывает у юных девушек. А вот ближе к середине содержание стало разительно меняться. Сперва намеками, а потом уже прямым текстом упоминалось о прекрасном незнакомце из тьмы, который придет в ее серые будни и уведет в новый прекрасный мир, где они будут вместе до самого конца жизни.