Утром человек от Бельского позвал его в город на торг, где они говорили народу о царевиче. Шишкин много раз читал грамоту от Димитрия к народу московскому.
«И вины ваши, кто виноват в чем, царь Димитрий Иванович вам простит. Наградит вас, и тягости ваши облегчит, ибо он государь истинный».
Народ кричал славу Димитрию Ивановичу.
«Иш как голосят, – думал дьяк. – А чего голосят? Я вот сам своим ничего не дал пока. Золота при мне много, а семейство голодает. Надобно исправить сие. Чего ждать? Царевич одолел Годунова. Ныне можно!»
И решил Шишкин, что пришла пора ему объявиться в своём доме.
Человек Бельского увидев, что дьяк уходит, спросил его:
– Куда направился, дьяче?
– Дак пойду к дому. Все здесь сделано как надо.
– А велел ли Богдан Яковлевич?
– Все его веления я исполнил. Ныне пойду к дому! – дьяк проявил твердость. – Годуновых больше нет. Чего еще?
– Я человек подневольный, дьяче. Мне что приказано, то и делаю. Потому провожу тебя к дому. А то мало ли что.
– Ничего со мной не случится.
– А я провожу. Мне не трудно. Сам видишь, как шумит Москва. А у тебя золото в кармане.
– Есть малость. Пожалование государя Димитрия Ивановича, – с гордостью сказал Шишкин. – Много сил и трудов положил я на дело царевича.
– Говорят, что молодой государь щедрый?
– Слишком щедрый. Счастье служить такому милостивому государю.
– И много пожаловал?
– На жизнь теперя хватит. Ты женат?
– Нет, покуда не скопил на женитьбу.
Они прошли в проулок, и там провожатый незаметно достал из сапога нож. Он обернулся – никого. Затем двумя шагами нагнал дьяка и всадил ему лезвие в спину.
Шишкин с удивлением посмотрел на него и прошептал:
– Ты чего?
– Прости, дьяк. Но твое золото отныне мое.
Он провернул нож в ране. Шишкин застонал и попытался еще что-то сказать, но не смог. Дьяк был мертв, из-за того, что он забыл старинное и верное правило – никогда не поворачиваться спиной к людям, которые знают, где лежит твое золото. Убийца быстро обыскал его карманы и нашел тяжелый кошель…
***
Боярин Богдан Бельский принимал в своем доме Афанасия Нагого, дядю царевича Димитрия.
– Ты можешь вернуть все, что потерял, Афанасий.
Нагой только сердито сопел.
– Но тебе следует уговорить твою сестру признать его милость царевича.
– Какой он царевич? Расстрига и вор!
– И что с того? Он даст тебе то, что нужно. И какая тебе разница до того, кто он. Король Сигизмунд признал его царевичем.
– И что я получу взамен?
– Я уже написал тебе об этом.
– Повтори еще раз! – потребовал Нагой.
– Боярство и новые вотчины. Годуновские вотчины. Семена Годунова.
Глаза Афанасия загорелись:
– Правду молвишь?
– Правду, Афанасий.
– Я получу имения Семена Годунова?
– Это слово Дмитрия Ивановича.
– Тогда я признаю его! И мои братья признают.
– А царица Мария?
– И моя сестра Мария сие признает. В том не беспокойся, боярин. Я смогу уговорить её.
– Но времени не много. К приезду царевича твоя сестра должна быть в Москве. И она должна подойти к государю и признать его сыном перед глазами всей толпы. Все должны сие видеть!
– То будет сделано!
– Но если что пойдет не так, Афанасий…
– Я тебя знаю давно, Богдан. И ты знаешь меня. Моя сестра скажет все что надобно…
***
Бельский готовил главное представление.
То, что он признал царевича как его воспитатель – это хорошо. То, что братья Нагие признали в нем племянника также хорошо. Но надобно чтобы его признала его «мать». Это в глазах народа окончательно снимет с него клеймо «самозванца».
***
Бунт на Москве после свержения Годуновых утих сам собой. Старая власть пала, а новой еще не было. Боярская дума пребывала в нерешительности. Все ждали, когда царевич войдет в Москву со своими войсками.
Бояре направили посланцев к Бельскому. Тот посоветовал послать депутацию к царевичу, который с войском стоял в Туле.
И 3 июня эта депутация отправилась к самозванцу. Возглавил её боярин князь Воротынский. С ним были князь Трубецкой, боярин Шереметев, да думный дьяк Власьев, которого нашли по приказу боярской думы и снова призвали к службе.
Царевич принял их не сразу. Он выказал свое пренебрежение.
– Отчего не тотчас пришли ко мне? – строго спросил он Воротынского. – Или ты, все еще сомневаешься в том, кто я?
Воротынский отвел глаза. Он низко поклонился «царевичу».
– Все вы! – продолжал кричать самозванец. – Служили врагу! Все ползали у ног Бориски Годунова! Меня своего истинного государя бесчестили словами «вор» и «самозванец». Да еще «расстрига». А ныне приползли сюда вымаливать милости?!