Но и этот вариант он вскоре отмел. Нет! Тогда его отправили бы в Разбойный приказ. А он, по всему видно, в монастырской тюрьме, куда заключали на вечное сидение, когда хотели дабы человек просто исчез. Так поступали и у них в Польше.
Значит, его просто заманили в ловушку! Не зря ему тогда показалось, что дьяк ему лгал, о том, что Елена в Коломне. Не было её там никогда. Им было нужно отправить его посланцем. Именно его! Но кому он мог помешать? Бучинскому? Неужели за всем стоит пан Велимир?
Нет! Он не мог быть связан с дьяком. И не знает пан Бучинский боярина Бельского. Ведь это по его приказу Нагой бросил его сюда. Но что он сделал Бельскому, которого даже не знал?
Бельский дядька царевича. И он перешел на трону самозванца. А значит, ему некто мог приказать избавиться от пана Нильского. Но кто? Это не Бучинский. Слишком мелкая он рыбешка.
Тогда сам самозванец? Может, вспомнил, что пан Ян человек коронного гетмана Речи Посполитой князя Замойского? Хотя если Димитрий занял Москву, чем ему может быть опасен коронный гетман?
А может самозванец не хотел отдавать ему сестру? Елена любит его, и её брат решил их разлучить? Это хороший способ избавиться от шляхтича. Хотя не стал бы сейчас Димитрий Иванович думать про такие мелочи. Иных забот много. Нет! От него избавился некто иной.
Неужели пан Мнишек? Или иезуиты, стоящие за его спиной? Это вполне похоже на методы Ордена Иисуса…
***
Ян не знал, в каком он монастыре, ибо больше недели с ним никто не общался. Еду приносил глухонемой служка. Он ставил на пол деревянную миску с пустой кашей и плошку. Затем забирал все это, и снова Яна окутывала тьма. Тишина давила на него.
Он вспомнил слова из книги Давида:
«Исчезли дни мои как дым. Сердце мое иссохло как трава. Всякий день поносят меня мои враги, и ем я пепел как хлеб. Душа моя насытилась бедствиями, и жизнь приблизилась к преисподней. Сравнялся с исходящими в могилу. И стал я как человек без силы, брошенный между мертвыми».
–Юродивый предсказал мне смерть, – сказал он вслух сам себе, дабы услышать собственный голос. – Но я не умер.
–А разве это не смерть? – прозвучал голос из темноты.
–Кто здесь? – спросил Нильский.
–Тебя погребли в монастырском подземелье и приковали цепью к стене. Это и есть твоя могила.
–Но я жив и могу надеяться отсюда выйти. Пока я жив, надежда есть.
–В этом подземелье, – был ответ, – сгинуло больше сотни людей за последние сто лет. Пойми, что пана Нильского больше нет.
–Но кто ты? Ты не ответил на мой вопрос.
–Здесь только ты.
–Значит ты не человек? – испугался Нильский. – Но кто? Призрак? Или сам сатана? Если ты князь тьмы, то должен знать что стало с Еленой?
–Она потеряна для тебя.
–Потеряна? Но она жива?
–Той Елены больше нет. Как нет и пана Нильского. Вспомни того юродивого, который предсказал тебе судьбу…
Больше голоса Ян не слышал. Возможно, что и не было никакого голоса. Возможно, что он говорил сам с собой…
***
Игумен Паисий сказал монастырскому келарю отцу Роману:
– Сей узник не просто так доверен нашему попечению, отец Роман.
– Это человек самозванца?
– Тише!
– Мы одне, отец настоятель.
– Но все равно он более не самозванец, а государь великий.
– Здесь моих слов никто не слышит, отец Паисий. Нам надобно лишить его памяти. Мне не в первый раз делать сие. Могу поручиться, что скоро сей лях позабудет то, кто он такой и кем был.
–А если нет?
–Кто знает про то, что сей пан у нас?
–Только тот, кто его прислал сюда. А ты знаешь, что он за человек.
–Знаю и потому уверен, что он скоро позабудет про сего пана. Да и долго ли будет сидеть самозванец на троне?
–Тише, брат Роман! Не самозванец, но великий государь.
–Пусть будет великий государь. И Федора Годунова ты, игумен, вчера величал великим государем. И где ныне Федор? Упокоили его люди самозванца.
–Объявлено было, что Федор и Мария Годуновы совершили грех самоубийства. Хотя ты прав, отец Роман. Какое самоубийство? Их убили люди князя Сумбулова. Но сие не нашего ума дело.
–Годуновых погубили грехи Бориса Годунова. А чьими руками покарал их господь – то дело десятое. А с этим шляхтичем я стану говорить. Он ныне принял меня за самого сатану.
Роман засмеялся.
– Ты так напугал его? – спросил игумен.
– Он в отчаянии. И его можно понять – сидит во тьме в сыром подземелье, на гнилой соломе, без надежды снова увидеть свет солнца. Но сей пан умен и образован изрядно, хоть и молод. С таким вести беседы одно удовольствие.
– Надобно дабы он позабыл о том, кем был.
– Он позабудет, отец игумен.