Все, кроме Топоркова, бросились к двери.
- Пайчадзе, Андреев, Топорков и я остаемся на корабле. Константин Васильевич! Сделайте все, что возможно, для ускорения работы.
- Слушаюсь! -отвечал Зайцев.
- Говорит звездолет! Где вы? Отвечайте! Отвечайте!..
- Если самолет слишком далеко, - сказал Андреев, - между ним и нами мог оказаться грозовой фронт, и радиоволны не проходят.
- Как у них с воздухом? - спросил Пайчадзе.
- Для двух человек его хватит на двадцать четыре часа.
- Говорит звездолет! Где вы?..
Шли часы...
Короткие грозы несколько раз заставляли пятерых человек прерывать работу. Нужно было не менее двенадцати часов, чтобы собрать крылья самолета, и эти вынужденные перерывы взвинчивали и без того напряженные нервы людей до последней степени. Всегда спокойный и уравновешенный, Зайцев ругался как одержимый, ожидая прояснения погоды.
Белопольский не выдержал и прислал на помощь Андреева и Пайчадзе. На звездолете осталось два человека. Это было грубейшим нарушением законов космических рейсов.
Работа шла бешеным темпом. Все хорошо понимали, что если Мельников залетел очень далеко, найти остров в просторах океана без радиосвязи невозможно. А она все не восстанавливалась.
Они боялись думать, что все уже кончено, что Мельников и Второв давно погибли. Отсутствие связи объясняли грозовыми фронтами.
Последнее сообщение с самолета гласило, что он поворачивает к югу. Значит, в этом направлении и следовало искать. Но для этого надо было закончить сборку, выждать благоприятный момент и вылететь. Куда?..
"На юг!" - говорили они сами себе, отгоняя мысль, что "юг" - это весьма неточное понятие. Найти маленькую машину в условиях плохой видимости, при непрерывном маневрировании, - чтобы не попасть под ливень, - это было бы чистой случайностью. Но ничего другого, кроме надежды на такую случайность, им не оставалось. Пока не пройдут роковые двадцать четыре часа, никто не прекратит попыток спасти товарищей.
Через пять часов после начала работы одно крыло уже стояло на месте. Если не помешают грозы, самолет будет готов на два часа раньше.
Два часа! В таких обстоятельствах это было очень много!
Казалось, что природа Венеры сжалилась над своими гостями. Работа шла без задержек. Грозы стороной обходили остров.
У микрофона Белопольский и Топорков, сменяя друг друга, непрерывно звали Мельникова, чутко прислушивались, не раздастся ли ответ. Но тишина в эфире нарушалась только близкими или далекими грозовыми разрядами.
- Если радиосвязи мешают грозовые фронты, - сказал Топорков, - то не могут же они быть сплошными. За несколько часов должны были образоваться просветы.
Белопольский хмурился. Мысль о гибели Мельникова и Второва все чаще приходила ему в голову. Он понимал, что его товарищи, изматывая силы, трудятся над почти безнадежным делом, но приказать прекратить работу не мог решиться. Теоретически еще шестнадцать часов Мельников и Второв могут быть живы. Пусть никто не сможет сказать, что они не выполнили свой долг до конца.
Где предел силы человека, когда он стремится спасти друга? Где предел его выносливой, воли и упорства? Падая от усталости, семь человек с прежней быстротой заканчивали второе крыло. Руки отказывались держать инструмент, глаза плохо различали детали, но тяжелые части будто сами собой становились на место.
Через девять часов двадцать минут Баландин хриплым до неузнаваемости голосом доложил, что самолет готов.
- Разрешите мне и Зайцеву вылететь на поиски.
- Ни в коем случае! - ответил Белопольский. - Спустите самолет на воду. Полетит Топорков. Всем, кроме Князева и Романова, немедленно вернуться на звездолет
Он выключил передатчик, не слушая возражений профессора.
- Отправляйтесь, Игорь Дмитриевич! Никто из них не в силах лететь. Придется вам одному. В отсутствие Бориса Николаевича я не имею права покинуть корабль.
- Я и один сделаю все, что возможно, - ответил инженер и вышел из рубки
Белопольский остался один. Он знал, что Топорков не будет ждать возвращения других на корабль, а сразу отправится к самолету, сознавал огромную ответственность, которую взял на себя, лишив звездолет всего экипажа. Все может случиться на чужой планете. Но поступить иначе он был не в силах.
Возможно, если бы дело касалось не Мельникова, Константин Евгеньевич сохранил бы благоразумие. Никто, кроме Камова, не знал глубокой привязанности молчаливого и сурового академика к его молодому другу. Мельников был дорог Белопольскому, как родной сын.
Не забывая через равные промежутки времени вызывать пропавший самолет, Белопольский наблюдал по экрану за всем, что происходило на заливе. Одновременно он внимательно следил за показаниями электробарометра.
Но грозовые фронты, наделавшие столько бед, словно сговорившись, обходили остров. Погода благоприятствовала полету.
Сквозь туман Белопольский смутно различал лодку Топоркова, скользившую по заливу, видел, как она разошлась с другой, направлявшейся к кораблю Его приказание выполнялось, и пятеро работавших над сборкой самолета возвращались Романов и Князев, проводив Топоркова, вернуться на его лодке.
Белопольский видел, как крохотная фигурка скрылась в кабине самолета, который тотчас же тронулся с места и со все возраставшей скоростью промчался по воде и поднялся в воздух. С теплым чувством благодарности подумал он о смелом человеке, отважно бросившемся навстречу опасностям, чтобы попытаться спасти Бориса и его спутника. Весь подавшись вперед, он следил за машиной, пока, превратившись в еле заметную точку, она не скрылась среди просторов свинцового неба.
"И этот может никогда не вернуться", - мелькнула страшная мысль.
Может быть, сознание, что он один и никто не войдет к нему раньше чем через двадцать минут, сыграло свою роль, а многочасовое нервное напряжение требовало разрядки? А может быть, сказались наконец годы? Белопольский вдруг уронил седую голову на руки и заплакал.
Что сказали бы его спутники, если бы увидели в эту минуту своего "железного" командира...
Чей-то голос, раздавшийся из репродуктора, заставил Белопольского стремительно выпрямиться.