В лунном свете, падавшем в окно, лицо Иржи казалось очень бледным.
У дома рокотали танки. Все входили и входили солдаты.
Клюкин расспрашивал Иржи о восстании. Старик немного оживился, рассказывая о своих друзьях, о том, как захватывали радиоцентр и как музыканты оркестра пражского радио помогли обезоружить немецкую охрану.
Горячий, порывистый, влетел Заярный, бросился к Наташе.
— Жива!
Она обернулась радостно, но тут же взгляд ее стал равнодушным, даже хмурым.
— Ты не ранена? — спросил Заярный тревожно. — Или старая рана болит? Не надо было удирать из госпиталя!
Юрка, подойдя к Заярному, подсунул голову ему под руку.
— К чему читать мне нотации, товарищ гвардии старший лейтенант, — сухо сказала Наташа.
— Но все-таки что случилось?
— С чего вы взяли, будто что-то случилось? — она пожала плечами, отвернулась. Заярный удивленно и долго смотрел на нее, она чувствовала его взгляд, и ее лицо залилось краской.
— Да-а, — вздохнул Заярный. Усмехнувшись, он глубоко натянул фуражку и решительно вышел. Юрка. метнулся за ним, но тут же вернулся к Наташе. Остановившись на пороге, крикнул:
— Ты злая, ты вредная!
«Он любит Андрея», — почему-то обрадовалась Наташа.
— Споем? — подавляя невольно возникшую грусть, предложила она. — «Калинушку»!
— Споем, ребята. Давайте поближе! — поддержал ее Братухин.
Танкисты подошли, встали тесно, обнявшись за плечи.
— Ой, да ты, кали-и-и-ну-у-шка-а-а-а, — начал Братухин.
— Разма-а-а-ли-н-ну-ушка-а-а, — подхватил Иван Иванович.
— Ой, да ты не сто-о-ой, не сто-о-о-й, на го-о-ре-е-е кру-то-ой...
Задумчиво пели Летников и Быстревич, густым приятным баском подтягивал и в такт песне водил рукой комбат. И песня звучала точно так же, как тогда, когда был жив майор Румянцев. Это он научил солдат петь свою любимую песню. И вот Виктора нет, нет многих из тех, кто пел ее, а песня все жива. Поют ее незнакомые Наташе, недавно пришедшие в батальон, солдаты. И может быть, им так же в эту минуту видится Россия — вся из конца в конец: ее дремучие сосны и кедры, светлые березняки, прозрачные реки, высокие пахучие травы на лугах — все то, что виделось за словами этой песни Виктору Румянцеву...
— А в Праге сейчас что делается! — сказал Митя Никифоров, когда песня смолкла.
— Да, в Праге сейчас ликование.
— А в Москве!
— А в деревнях, думаешь, не ликование? Еще какое! У нас, поди-ка...
Задумавшись, Наташа сидела на подоконнике. Незаметно появившийся Юрка тоже влез на подоконник, сел рядом с Наташей. Осторожно — одним пальцем — погладил ее руку.
— Милый мой Юрка, — обняла его голову Наташа. — Скоро мы отправимся домой, в Россию.
Она снова задумалась. Виктор, разве он погиб? Разве боевые дела погибших, их мужество, отвага, их бессонные ночи, их соленый пот и горячая кровь — разве все это не воплотилось в жизнь других? Нет, погибшие не ушли бесследно. Вместе с солдатами, оставшимися в живых, они добыли величайшую победу — принесли исстрадавшемуся человечеству мир.