Лимаренко любил щегольнуть своей полной противоположностью начальнику штаба. К таким мужчинам, как капитан Садовский, в быту которых одеколон, носовой платок, платяная щетка и ногтечистка так же обязательны, как пища и обмундирование, он относился иронически-покровительственно. Презирая жизненные удобства, Лимаренко считал, что они портят, размягчают солдата, как тепло размягчает воск. Он ценил во фронтовике лишь два качества: отвагу и жизнерадостность. С нарочитой небрежностью носил он обмундирование. Единственное, за чем он строго следил, — это сапоги. Все знали, что лейтенант — лихой плясун, и для него начищенные до лунного сияния сапоги — вещь немаловажная.
И вместе с тем не было в батальоне офицера, на котором бы шинель, гимнастерка, галифе сидели так ладно и ловко, как на Лимаренке.
Подвижный, общительный, веселый, Лимаренко слыл всеобщим любимцем, и в этой любви к нему было немало обожания, с каким относятся к человеку, часто рискующему, презирающему опасности и всегда выходящему из них живым и невредимым. «Ну чисто заколдованный!» — говорили про него танкисты.
Комбат любил Лимаренко, может быть, больше других, хотя чаще и больше, чем других, ругал за безрассудное лихое озорство. Лимаренко со свойственной ему чуткостью улавливал в этих строгих выговорах командирскую любовь и позволял себе обращаться с Румянцевым вольнее и теплее, чем полагалось, потому что тоже любил комбата.
Возбужденный и радостный, вихрем влетел начальник связи батальона старший лейтенант Вязников.
— Здравствуйте, товарищ майор! Санинструктору — земной поклон! — он поклонился, прижав руку к сердцу. — Сколько пленных! Какие трофеи! Молодцы, орелики! — шумел он.
— Ради твоей похвалы старались, — буркнул ротный Пастухов.
— Он что-то сказал? — указывая на старшего лейтенанта, удивленно спросил Вязников. — Или мне показалось?
— Нет, не показалось, — отозвался Пастухов.
— Вы только подумайте, товарищи, — изумленно всплеснул руками Вязников, — Григорий Пастухов заговорил! Как жаль, что нельзя запечатлеть это крайне редкое явление. Я, признаться, уже считал, что он нем, как жираф, и умеет излагать свои мысли только на бумаге. И только в стихах.
— Разве Пастухов пишет стихи? — удивился Румянцев.
— Еще какие, товарищ майор. Их даже в школьной стенгазете печатали.
— Прекрати! — строго потребовал Пастухов.
Они были очень разными — ротный Пастухов и начальник связи Вязников. Постоянно спорили, злословили, подтрунивали друг над другом. Пастухов был крайне спокоен, говорил мало, чаще усмехался, и это выводило из себя горячего Вязникова. Но все же они были самыми лучшими друзьями.
— Чертушка, я же от души, от сердца чистого, горячего, — шумел Вязников.
Лицо его с широким большегубым ртом было некрасивым. Но карие, влажно блестевшие глаза с голубоватыми белками смеялись, и, глядя в них, никто не мог сказать, что Вязников некрасив.
За Вязниковым вошел капитан Садовский. Щуря сливины близоруких глаз, внимательно осмотрел всех, стряхнул фуражку, неторопливо снял плащ-палатку. И только после этого, галантно поклонившись Наташе, шагнул к комбату. Тот, не вставая, протянул ему левую руку, улыбаясь, пояснил:
— Ближе к сердцу.
Наташе было неловко, что они с Виктором едят первые. Ее выручил повар.
— Пожалуйста, товарищи командиры, обедать, — пригласил он, входя в палатку с горой мисок. — Хотя какой это обед, скоро уж время ужинать... Это вам, товарищ гвардии капитан, — он кивком указал Садовскому на верхнюю миску. Повернулся к Вязникову: — Получите вы...
Соблюдая субординацию, Антон подходил ко всем по очереди. Вытягивая из кармана завернутые в белую тряпку ложки и подавая их офицерам, неторопливо, обстоятельно пояснял, обращаясь к Румянцеву:
— Я, товарищ гвардии майор, точно ваш приказ исполняю. Конечно, и инициативу вношу, как вы завсегда солдату советуете: покуда рядовой и сержантский состав котелки соберет, я командиров, сколько успею, покормлю.
— Смотри, чтоб ребята под дождем не мокли.
— Что вы, товарищ гвардии майор! Разве я непонятливый какой — танкистов под дождем в очереди держать! Шоферу, гвардии рядовому Колесникову, я приказал, пока сам тут занимаюсь, котелки собирать. А потом разнесем их по танкам. Вроде с доставкой на служебное место. Так я ему и приказал.
— Ух ты, приказал, — засмеялся Лимаренко.
— А что? Он у меня в подчинении, — не без гордости произнес Кислов. Заметив, как вытирает комбат хлебной коркой тарелку из-под каши, предложил: — Еще порцию, товарищ майор?