В квартиру заглядывали люди, радовались, что девочка нашлась, что опять всё благополучно.
А возле Саниной постели сидел Женя. Он ещё не совсем успокоился, ему не верилось, что Саня здесь и всё горе кончилось.
Саня спокойно заснула. Женя осторожно дотронулся до неё, оглянулся на маму и засмеялся: «Вот она, здесь!»
А как хорошо стало в комнате: уютно, весело. Будто праздник настал. А всё оттого, что в семью вернулась маленькая сестрёнка.
ГРОЗА
К вечеру на солнце наползла толстая серая туча. Она всё ползла и распухала и скоро затянула всё небо, — будто его покрыли лохматым одеялом. Стало хмуро, сумрачно.
Занятия в детском саду кончились. Родители торопились забрать детей, чтобы успеть дойти до дому, прежде чем пойдёт дождь. Марина Львовна отправила домой старших, и скоро в детском саду остались только те дети, которые жили там всю неделю и уходили домой на воскресенье.
Пришла ночная няня. Марина Львовна была теперь свободна и тоже пошла домой. Но сперва она зашла в ясли, через дорогу от детсада, и сразу из воспитательницы превратилась в «мамашу»: как и другие мамы, она закутала свою крошечную дочку Танечку и бегом понесла её домой.
На улице было тихо и сумрачно. Замолчали даже воробьи. Всё притаилось, умолкло перед грозой.
Внезапно налетел ветер, сверкнула синяя молния, раскатился гром. Марина Львовна еле-еле успела добежать до дому.
Только закрыла за собой дверь, как пошёл дождь.
Марина Львовна передала Танюшу бабушке, умылась, переоделась и села пить чай. Она устала за целый день работы с детьми, ей очень приятно было отдохнуть дома, побыть немножко со своей собственной дочуркой и со своей мамой.
А на улице разыгралась гроза. Молнии вспыхивали одна за другой, гром гремел не переставая. Был уже не дождь, а ливень. В окна хлестали целые струи, потоки воды.
Снаружи по железному подоконнику прыгали ледяные горошины, бились в стёкла. Улица побелела, как зимой.
— Слышишь, мама? — сказала Марина Львовна. — Где-то градом стекло выбило! Надо идти. Где мой плащ?
— Куда ты пойдёшь? Буря на дворе! — сказала её мама.
— Вот именно! Слышишь, как воет? И град стучит, и гром гремит. Малыши, наверное, перепугались. Ведь страшно! А что, если и у них градом стёкла выбило?
Она накинула платок и выбежала на улицу. Ветер кинулся на неё, чуть не сорвал с головы платок. Марина Львовна свернула к детскому саду. Теперь ветер дул ей в спину. Он просто подхватил её и понёс. Остановиться нельзя, идти — и то нельзя, приходится бежать.
Град перестал, но дождь лил и лил; впереди сплошная водяная стена. Ветер выл, как волк. Даже Марине Львовне неприятно было слушать этот вой, — а как же детям?
Марина Львовна вошла в дом. Ветер сам захлопнул за ней дверь.
В спальне тихо. Никто не кричит, не плачет. Неужели спят?
Марина Львовна на цыпочках вошла в спальню. Нет, дети не спали, а лежали спокойно в кроватях, потому что вместе с ночной няней по проходам ходила старенькая заведующая детским садом, и они вместе успокаивали детей. Заведующая пришла ещё раньше Марины Львовны.
С кровати в уголке приподнялся Витасик и поманил Марину Львовну к себе. Она наклонилась к нему.
— Что ты не спишь, маленький? — шёпотом спросила она. — Ты не бойся, это гроза. Она пройдёт, и опять будет тихо, и солнышко утром, как всегда…
— Там, за окошком, что-то летело, — прошептал Витасик. — Что это было?
Вдруг Марине Львовне показалось, будто кто-то швырнул в стёкла пригоршню камешков.
— Град! — сказала она, подойдя к окну.
— Листья, ветка, а может, ветер унёс тряпку или бумажку. Больше ничего не могло лететь.
— А… а я думал — Мотька. Его ветром несёт, а он летит и боится, летит и мяучит. Жалко, да?
— Нет, нет, Мотька спит на кухне у плиты. Ляг, я тебя укрою.
Витасик успокоился и сразу заснул.
НОЧНАЯ БЕДА
Женя и Саня приютились рядом в уголке дивана. Саня боялась. Ей представлялось, что огромный, злой великан сердито рычит и бранится там, за окном.
— Зачем он рычит? Я не хочу, — капризно говорила она. — Не надо так делать! Он плохой!
Но Женя никак не мог сделать так, чтобы гром перестал греметь.
Ему и самому не нравилось, когда будто над самой головой бухало, а потом небо точно раздиралось пополам со страшным треском. Но он храбрился и говорил Сане:
— Да ты не бойся, смотри, я же не боюсь!
Мама шила на швейной машинке, папа что-то писал.
Вдруг кто-то сильно постучался. Пришла Дашенька, мамина помощница.
Женя её не сразу узнал. Дашенька всегда была чистенькая, аккуратная, а сейчас с неё текла вода, на лице брызги грязи, сапоги в глине.
Дашенька пришла с плохой вестью: случилась беда. На мамином пятом птичнике буря сорвала часть крыши, как раз над тем местом, где помещаются самые маленькие, суточные цыплята!
Если не закрыть дыру, — дождь зальёт цыплят, они утонут. А их там сотни. Надо бежать, спасать цыплят.
Саня и Женя испугались. Сане было жалко цыплят, а Жене — маму. Она любила цыплят, берегла их. За это её портрет повесили на красную Доску почёта. А что ж теперь будет?
Мама ничего не говорила. Быстро закутывалась в платок, натягивала на ноги резиновые сапоги.
Папы уже не было. Женя даже не заметил, когда он ушёл.
— Мама, я с тобой! — попросился Женя.
— А я? — заплакала Саня.
И Жене пришлось остаться с ней. Теперь её никогда не оставляли одну — боялись, что опять потеряется.
Мама велела детям идти к Левашовым. Катя Левашова с мамой жила в этом же доме, этажом выше. У самой их двери Женя и Саня встретились со Светланой Кожиной и её мамой. Мама Светы уже знала, какая беда случилась на пятом птичнике, и спешила туда помогать. Отца не было дома, и Света боялась оставаться одна в такую грозу.
Светланина мама ушла. Галина Ивановна усадила детей, сунула им лото с картинками, а сама тоже стала одеваться.
Катя увидела это и закапризничала. Вцепилась в маму, плачет, не отпускает.
— Да вы же не останетесь одни, я сейчас кого-нибудь пришлю посидеть с вами! — уговаривала мама Катю. — Там же людей не хватает! Может, и на других птичниках что-нибудь случилось! Пусти же, Катенька! Нехорошо!
Все, кроме Кати, согласились посидеть одни и подождать, пока кто-нибудь придёт. Только Катя ничего не хотела понимать, кричала, топала ногами, хватала мать за платье… Наконец Галина Ивановна рассердилась, вырвалась из дочкиных рук и ушла.
— Стыдно, дочка! — сказала она на пороге.
Катя бросилась на кровать и бормотала сквозь рыдания:
— Ушла… бросила! Цыплят жалко, а меня не жалко… Тут и Женя рассердился.
— Твоя мама пошла помогать моей маме. И очень хорошо. И молчи, не реви!
Вдруг в комнате погас свет. Стало темно.
Катя завизжала — теперь уже от страха. Саня позвала:
— Женя, иди ко мне скорее!
Женя ощупью нашёл Саню. Она быстро, как мышонок, забралась к нему на колени и уцепилась за него.
— Ты что, боишься? — спросил Женя.
— К маме хочу, — жалобно прошептала Саня. — Женя, где моя мама? Почему она не приезжает? Почему так темно?
Женя стал её успокаивать:
— Ну и что ж, что темно? Это пустяки! Сейчас опять зажгут свет. Я же тут, — чего ты боишься?
Он так говорил, а самому было страшновато. А что, если свет не загорится? Что, если придётся всю ночь до утра сидеть вот так, в темноте?
— Ой, как нам плохо! — грустно сказала Света Кожина.
Заскрипела лестница. Кто-то поднимался к ним. Ближе, ближе… Кто это? Дети замерли, притаились.