Кадри корчила Анюте смешные рожи. Ее планы менялись каждый день – она собиралась стать то врачом, то инженером, то изучать географию.
Наступила осень, и в один дождливый день Анюта узнала, что ее услуги больше не потребуются – Наталья Павловна умерла.
Она умерла тихо, во сне, просто уснула и не проснулась – об этом Анюте рассказала Амалия. Она же занималась и похоронами. На скромном погребении присутствовали только Анюта с тетей Лидией и две ветхие старухи.
Через несколько дней после похорон Анюте пришла телеграмма: Амалия просила ее зайти в дом Натальи Павловны.
– Я разбираю вещи, – сказала она, когда Анюта переступила порог, – хозяева уже нашли новых жильцов. Барыня держала деньги в банке, все они завещаны сиротскому приюту. Мне оставлена домашняя утварь, белье, посуда. Тут у барыни какие-то бумаги, можешь быть, посмотришь? Я не умею по-русски.
Анюта кивнула и села перед деревянным ящиком. Ничего особенного – счета, переписка с владельцем дома, списки необходимых покупок.
– Нет, пожалуй, тут все можно выбросить, – сказала она, – больше ничего не было? Ни фотографий, ни писем?
– Нет, точно нет. Только паспорт, но я отдала его в управу, когда регистрировала смерть.
– Почему ты такая грустная, Анюта?– спросила вечером тетя Лидия.
– Да так, – неохотно сказала Анюта, – думаю про Наталью Павловну.
– Привыкла к ней?
– И это тоже. Но больше я думаю о том, что вот она прожила долгую жизнь и ничего после себя не оставила.
– Как это?
– Мы разбирали бумаги с Амалией. Ничего – ни письма, ни фотографии. Она умерла – и никто о ней не узнает, наверное, никто о ней даже не помнит.
Тетя Лидия грустно кивнула:
– Да, к сожалению.
Ася, 1930 год.
Я решила вести этот дневник, но он будет необычный.
Многие девушки ведут дневники, где описывают все подряд. Кто-то пишет о танцах или нарядах, кто-то просто записывает все события, а кто-то – я сама видела – конспектирует Ленина и Плеханова, а потом пишет рядом свои размышления.
Я не буду записывать все подряд – я веду обычную жизнь девятнадцатилетней девушки, а Ленина и Плеханова я наконспектировалась, кажется, на всю жизнь.
Сегодня начинается совсем новый этап в моей жизни – я закончила педагогическое училище. Мне дали диплом, был праздник и даже танцы, хотя многие считают, что танцы – это глупо и буржуазно, что лучше уж заниматься физкультурой. А мне кажется, что танцы очень полезны и интересны. Я люблю танцевать!
Итак, я учительница. И вот об этом я и буду писать! В техникуме мы изучали труды великих педагогов, я уже тогда думала, что буду записывать и свои педагогические мысли. Может быть, я стану великим педагогом, мои книжки будут стоять на полках в магазинах и библиотеках…
Завтра я поеду домой на целых два месяца. Сначала нам планировали устроить практику в пионерском лагере или детском доме, но потом руководство техникума передумало: решили, что нам надо отдохнуть, повидаться с родными. Я решила это время посвятить чтению и подготовке к своей будущей работе, уже составила список книг, главное, найти их в нашей библиотеке.
Вот уже три дня я дома. Как я была рада! Мама, папа – я не видела их целый год. Хоть городок, где техникум, не так далеко, добраться все равно непросто, особенно зимой.
Папа по моей просьбе сделал мне маленький столик, куда я сложила все свои книги и записи. Первым же утром я села за стол, положила перед собой чистый лист и приготовилась писать программу, но ничего не приходило в голову.
В техникуме у нас была практика, но там нам помогали наши учителя. В моей деревне я буду совсем одна, и никто мне не поможет. Как быть, если мои ученики не будут меня слушаться? Или если я не сумею понятно объяснять?
Мне очень, очень страшно. Еще несколько дней назад я собиралась стать великим педагогом, а теперь просто дрожу, как овечий хвост.
А чтобы не дрожать, я бросаю все и ухожу гулять.
Наша деревня мне родная и знакомая, но так было не всегда. Мы переехали сюда, на мамину родину, в двадцатом году, а до того жили в Ленинграде.
С техникумом мы ездили в Ленинград на экскурсию. Я никому не сказала, что я там родилась – папа строго-настрого запретил мне говорить об этом. Он и пускать меня не хотел, и никуда бы я не поехала, если бы не мама:
– Алексей, – сказала она, – никто ее не узнает, прошло одиннадцать лет.
Мой дневник только для меня, и я напишу правду: у папы была маленькая лавка, он купил ее перед самой революцией. Папа говорит, об этом лучше никому не знать.