Признаться, я боялась. Но Наташа вернулась довольно быстро, сказала, что девочку довела до дома и сдала ночной воспитательнице.
– Тебе понравилась Лидочка? – спросила я ее, когда мы уже улеглись.
– Да, забавная, – сказала Наташа из-за ширмы, – а что она тут делала? Она говорит, вы в кино были, что она с остальными не пошла сразу?
– С какими остальными? – спросила я и тут же поняла: Наташа думает, что я водила в кино целый отряд.
Наступила неловкая пауза, потом Наташа медленно сказала в темноте:
– Ты ходила с ней вдвоем?
– Да, – сказала я.
– И… сколько раз вы уже ходили вдвоем?
– Тебе что-то не нравится, Наташа? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более ровно.
– Да нет, все прекрасно, – сказала она едко, – это вполне в твоем стиле: помогать чужим детям, но не своим собственным.
– О чем ты говоришь? – сказала я, хотя понимала: Наташа все никак не может забыть, как тогда в деревне я ушла утешать детей, потерявших отца, а ее оставила на деда с бабушкой.
– О том самом! Ты сама не понимаешь? Ты привечаешь эту дурочку, чтобы все подумали – ах, какая прекрасная Анисия Алексеевна, какое у нее доброе сердце! Да, именно так! Именно так о тебе отзывались в Веселково, когда ты бегала по своим ученикам, навещала, учила, укладывала спать! Ты же даже песенку как-то пела чужому ребенку, ах, как соседи потом тобой восхищались!
– Наташа, тогда не было чужих детей! – выдавила я, – да, я навещала своих учеников, да, я утешала тех, кто потерял отца!
– Я потеряла отца! – шепотом заорала Наташа из-за своей ширмы, – я потеряла отца, но меня ты не утешала! Если бы не бабушка с дедушкой, ты бы сдала меня в детский дом и там забыла, потому что куда интереснее показывать, какая ты прекрасная, куда проще казаться, а не быть!
Я что-то бестолково закричала в ответ, и вышел безобразный, какой-то бабский скандал, правда, мы вовремя вспомнили, что уже поздний вечер, за стенками соседи, и мы кричали друг на другу шепотом, долго, жарко, беспощадно.
Теперь я думаю – хорошо, что шепотом. Я не поняла половину ее слов, и очень надеюсь, что она не поняла моих.
Наутро мы не разговаривали. Я проснулась вся разбитая, с головной болью, сердце стучало, я еле добралась до работы.
Лидочка вернулась из школы, бросилась ко мне, начала что-то рассказывать, я отвечала очень холодно.
– Вы на меня сердитесь? – умоляюще спросила она, – что случилось, Анисия Алексеевна?
Я отговорилась головной болью, усталостью, попросила оставить меня, и она уныло поплелась в спальню.
Я пришла домой, Наташи нет. Явилась вечером, со мной не разговаривает, да и у меня желания большого нет.
Утром я задала ей какой-то вопрос, она прошла мимо меня, как мимо пустого места. Очень хотелось врезать, но… никогда такого не было, начинать поздно.
15 октября.
Сегодня дежурила во вторую смену и ночь. Самое трудное – всех заставить лечь, ходить по спальням, проверяя, когда заснут, следить, чтобы не болтали… К вечеру прибежала Лидочка – она по средам ходит на кружок вышивания в соседний дом культуры. Начала расспрашивать, как я себя чувствую.
– Хотите, я маленьких буду укладывать и за ними послежу?
Как мне стыдно перед ней за вчерашнее! Зачем я хотела ее оттолкнуть?
И я сказала, что да, хочу, хочу, чтобы она мне помогла, я буду ей очень благодарна, а еще мне с ней будет куда веселее!
Мы всех уложили, а потом пошли в преподавательскую. У меня был с собой кефир и булочки, и мы славно поужинали.
17 октября.
Сегодня я не выдержала:
– Наташа, сколько это будет продолжаться? На что ты обиделась?
– Ни на что, – сказала она, надевая беретик.
– Но почему ты тогда со мной не разговариваешь?
– О чем?
И ушла.
19 октября.
Наташа ревнует, подумала я сегодня, и аж засмеялась посреди улицы. Наташа – ревнует! Ревнует мать, которая ей не нужна!
Ей-богу, взрослая девица, а такая дура. На что обиделась? Обиделась, что я вожу в кино чужую девочку! Ну так если она со мной не ходит?
Все это ужасно раздражает.
22 октября.