Девочки проводили ее. Анюта подошла к моей кровати.
– Спи, – сказала она, – спи.
Я хотела еще что-то сказать, но она покачала головой:
– Спи, спи.
И я провалилась в сон.
12 мая
Девочки с утра уходят гулять, Лиде хочется показать сестре город. Наташа тоже уходит на работу, а мы остаемся вдвоем.
Анюта решительно ничего не дает мне делать, сама готовит, убирает. Закончив дела, садится к моей постели.
Мы много разговариваем. Она знает, что родителей больше нет, а я знаю, что Катя и Лида – ее приемные дочери, знаю о ее приемной матери и названной сестре. Она рассказывает, что в войну жила в Великом Устюге, и я с болью говорю, что наша деревня была совсем, совсем рядом, и чудо могло бы случиться раньше. А она возражает мне: нет, ведь тогда, может быть, не нашлась бы Лида…
Анюта почти не помнит нашу жизнь, не помнит родителей. Каждый день она достает их карточку, рассматривает, гладит пальцами лица, но я вижу – вспомнить не может. Зато она вспоминает какие-то мелочи, которые тут же, вслед за ней, вспоминаю и я: наших кукол, ленивую кошку, как папа советовал нам вести дневники…
– Я еще помню, как папа нас каждый год измерял около двери, – говорит она, – писал год и рядом: Анюта… Ася…
Да, это я тоже помню.
14 мая
Вечером пришли девочки, рассказали, где они были, что видели, за ними, почти сразу, пришла Наташа. Она, бедная, явно не знает, как себя вести: она, как я заметила, ревнива, и теперь переживает, конечно, что у меня и сестра, и племянница, а Лида так и вовсе и дочь и племянница… ох, да я и сама запуталась!
Мы сели ужинать, и Лида с Катей начали трещать, что видели, какие красивые дома, а потом Катя начала описывать, какая у них в Таллине квартира.
– Мама, – сказала Лида, обращаясь и ко мне, и к Анюте, – а какая у вас была квартира? Ну, когда вы были маленькими?
– Я помню, – обрадовалась Анюта, – вот входишь, и широкая прихожая, почти квадратная, справа две комнаты, первая наша, потом кабинет папин, а слева – спальня их и потом столовая, она ближе к кухне, так ведь, Ася? А в широкой прихожей еще такой сундук стоял, точно был, мы на нем сидели перед отъездом…
– Ой, а мы там в прихожей кусок обоев не подклеили, – некстати влезла Катя, – что я сумкой оборвала. Там еще буквы какие-то были!
– Этого не может быть, – сказали мы с Анютой в один голос. И бросились в прихожую.
Вернее, как бросились? Я тут же задохнулась, и Анюта подхватила меня за руку. Наташа обогнала нас и отогнула побольше оторванный кусок обоев.
…Мы переехали в новую квартиру, когда мне было три, а Анюте четыре. Первое, что сделал папа, это попросил нас прислониться к стенке и отметил карандашом наш рост, и так мы измерялись раз в год -весной, потому что именно весной мы переехали в новую квартиру.
– Тысяча девятьсот семнадцатый, – сказала Наташа, – Ася… Немножко выше – Анюта. Мама… мама, послушай, мы что же, дома живем?
Тетя Лидия поднялась со скамейки, взяла покрепче палку. Какая досада – так плохо видеть! Нет, конечно, грех жаловаться: лица девочек она видит отчетливо, надо только просить их нагнуться пониже.
А какое было чудо увидеть их всех впервые! Анюта вернулась тогда из Ленинграда, появилась в их квартире, счастливая, заплаканная:
– Мама, сядь. Мама! Я нашла сестру.
И в квартиру вошли женщина и девушка, это была сестра Анюты Ася, а девушка – ее дочь, Наташа. Конечно, все расплакались, обнимались, Ася обнимала тетю Лидию, шептала – спасибо, спасибо… А потом, уж когда все успокоились, тетя Лидия огляделась:
– А где же Катя?
И подумала, что совсем зрение подвело или, боже упаси, разум: на пороге появились две Кати.
Долго думали, как все устроить, как жить, на последние гроши ездили друг к другу, но потом наладилось: Лида и Катя закончили школы, поступили учиться в Ленинграде, в ленинградской квартире освободилась одна комната, и теперь девочки живут в Ленинграде, а Ася переехала сюда, к сестре.
Они часто смеются в своей комнате, и тете Лидии кажется иногда, что там смеется ее Кадри.
Она медленно идет по улице, шаркая ногами, нащупывая дорогу палкой. И надо же такому случиться – вдруг палка застревает в брусчатке, выпадает из рук, и тетя Лидия едва не падает.
– Ох, я помогу, не нагибайтесь!
Да как он поможет, он тоже старик, сердится тетя Лидия, но выхода нет. Старый человек тем временем довольно бодро нагибается, поднимает палку, протягивает тете Лидии, подхватывает ее под руку:
– Позвольте вас проводить.
Они медленно идут по улице.
– Я задерживаю вас, мне неловко, – говорит тетя Лидия.