- Послушайте, - устало сказал я. - Я вовсе не думаю, что он украл бумажник. Возможно, его сшибла машина, и он потерял память или же слишком плох и не в состоянии говорить.
Орфамэй спокойно посмотрела на меня.
- Случись с ним такое, мы бы узнали. У каждого в кармане есть что-то, по чему можно установить личность.
- Иногда остаются только пустые карманы.
- Вы хотите напугать меня, мистер Марлоу?
- Если и так, то получается это у меня плохо. Так что же, по-вашему, с ним могло случиться?
Орфамэй поднесла тонкий указательный палец к губам и осторожно коснулась его кончиком языка.
- Если б я знала, что думать, то, наверное, не пришла бы к вам. Сколько вы запросите, чтобы отыскать его?
Я ответил не сразу:
- Имеется в виду, что я должен отыскать его, ничего никому не говоря?
- Да. Ничего никому не говоря.
- Угу. Трудно сказать. Я назвал вам свои расценки.
Она сложила руки на краю стола и крепко стиснула их. Таких бессмысленных жестов, как у нее, мне почти никогда еще не приходилось видеть.
- Я думаю, раз вы детектив, то сможете найти его сразу же, - сказала она. - Самое большее, что я смогу израсходовать - это двадцать долларов. Мне нужно питаться, платить за номер в отеле, покупать обратный билет на поезд, а в отелях, сами знаете, цены жутко высокие, и питаться в поезде...
- В каком отеле вы остановились?
- Я... я не хотела бы говорить этого, если можно.
- Почему?
- Не хотела бы, и все. Жутко боюсь вспыльчивости Оррина. И к тому же я всегда могу позвонить вам сама, разве не так?
- Угу. Ну а чего вы боитесь, кроме вспыльчивости Оррина, мисс Квест?
Трубка у меня погасла. Я зажег спичку и поднес к чашечке, не сводя глаз с клиентки.
- А курение не очень скверная привычка? - спросила она.
- Может быть, - ответил я. - Но за двадцать долларов я не стану от нее отказываться. И не уклоняйтесь от ответов на мои вопросы.
- Не смейте так разговаривать со мной, - вскипела Орфамэй. - Курение скверная привычка. Мать никогда не позволяла отцу курить в доме, даже последние два года, после того, как с ним случился удар. Иногда он сидел с пустой трубкой во рту. Матери это очень не нравилось. У нас были большие долги, и мать говорила, что не может давать ему деньги на такую бессмысленную вещь, как табак. Церковь нуждалась в этих деньгах гораздо больше, чем он.
- Кажется, начинаю понимать, - протянул я. - В такой семье, как ваша, кто-то непременно должен быть черной овцой.
Орфамэй вскочила, прижав к телу свою нелепую сумочку.
- Вы мне не нравитесь. Видимо, я не стану вас нанимать. А если вы намекаете, будто Оррин совершил что-то нехорошее, могу вас уверить, что черная овца в нашей семье - вовсе не он.
Я даже глазом не моргнул. Орфамэй развернулась, промаршировала к двери, взялась за ручку, потом повернулась снова, промаршировала обратно и вдруг расплакалась. Реагировал я на это так же, как чучело рыбы на блесну. Орфамэй достала платочек и легонько коснулась им уголков глаз.
- А теперь вы, небось, позвоните в п-полицию, - протянула она дрожащим голосом. - В редакциях манхэттенских г-газет все станет известно, и они н-напечатают о нас что-нибудь отвратительное.
- Вы ничего подобного не думаете. Перестаньте играть на жалости. Покажите-ка лучше фотографию брата.
Орфамэй торопливо спрятала платочек, достала что-то из сумочки и протянула через стол мне. Оказалось - это конверт. Тонкий, но там вполне могла уместиться парочка фотографий. Заглядывать внутрь я не стал.
- Опишите его, - сказал я.
Орфамэй задумалась. Это дало ей возможность привести в движение свои брови.
- В марте ему исполнилось двадцать восемь. У него светло-каштановые волосы, причем гораздо светлее, чем мои, и голубые глаза - тоже посветлее моих. Волосы он зачесывает назад. Очень рослый, выше шести футов. Но весит всего сто сорок фунтов. Тощий. Носил светлые усики, но мать заставила сбрить их. Сказала...
- Можете не продолжать. Они потребовались священнику для набивки подушечки.
- Не смейте говорить так о моей матери, - взвизгнула Орфамэй, побледнев от ярости.
- Оставьте. Я вас не знаю. Но корчить из себя пасхальную лилию не стоит. Есть ли у Оррина какие-нибудь особые приметы: родинки, шрамы или вытатуированный на груди текст двадцать третьего псалма? И краснеть вовсе не обязательно.
- Незачем кричать на меня. Что же вы не смотрите фотографии?
- Потому что снят он, скорее всего, одетым. В конце концов, вы его сестра. Вы должны знать.
- Нету, - выдавила она. - Только маленький шрамик на левой руке - ему удаляли жировик.
- Что вы можете сказать о его привычках, кроме того, что он не курит, не пьет и не ухаживает за девушками? Каким образом он развлекается?
- Как... откуда вы узнали это?
- От вашей матери.
Орфамэй улыбнулась. А я уж было решил, что она не способна улыбаться. Зубы у нее были очень ровные, белые, и она не старалась демонстрировать их. Это уже кое-что.
- Вы догадливы, - сказала она. - Оррин много занимается, потом у него есть очень дорогой фотоаппарат, он любит снимать людей, когда те ничего не подозревают. Иногда это их бесит. Но Оррин говорит, что людям надо видеть себя такими, как они есть.
- Будем надеяться, с ним этого никогда не случится, - сказал я. - Что у него за аппарат?
- Маленький, с очень хорошей оптикой. Снимать можно при любом освещении. "Лейка".
Я полез в конверт и достал две небольшие, очень четкие фотографии.
- Снимки сделаны вовсе не "лейкой", - заметил я.
- Нет, нет. Его снимал Филип. Филип Андерсон. Молодой человек, с которым я одно время встречалась. - Орфамэй вздохнула. - Очевидно, потому-то я и обратилась к вам, мистер Марлоу. Потому что вас тоже зовут Филип.
Я буркнул: "Угу", но был слегка тронут.
- Что же сталось с Филипом Андерсоном?
- Но мы говорили об Оррине...
- Знаю, - перебил я. - Но что сталось с Филипом Андерсоном?
- Живет все там же, в Манхэттене. - Орфамэй отвела взгляд. - Матери он очень не нравился. Вы, наверное, знаете, как это бывает.
- Да, - ответил я. - Знаю. Можете заплакать если хотите. Не стану вас упрекать. Я и сам сентиментальный плакса.
Я взглянул на фотографии. На одной Оррин смотрел вниз, и она мне была ни к чему. Другая представляла собой вполне сносный снимок высокого угловатого парня с близко поставленными глазами, тонким прямым ртом и острым подбородком. Выражение лица было таким, как я и ожидал. Если забудете вытереть ноги, этот парень напомнит вам. Отложив снимки, я взглянул на Орфамэй Квест, пытаясь найти в ее лице хотя бы отдаленное сходство с братом, но не смог. Ни малейшего сходства, что, разумеется, ни о чем не говорило. И не могло сказать.