– Борисыч, не твоих ли девок ищут?
– Кто? – ахнули мы, переглянувшись.
– Да мужик какой-то. Бродит по улице и орет блажью. Лизавету какую-то зовет. Гляньте, девки, может, ваш кто.
Мы поспешили на улицу. У калитки напротив притулился мужичок в белой панаме и в самом деле орал блажью: «Лизавета!» Даже в темноте и с приличного расстояния я узнала своего бывшего благоверного, поэта и исполнителя русских народных песен Самшитова Михаила Степановича.
– О, гения черт принес, – сплюнула Мышильда и с тоской добавила: – На что он нам?
Я не могла вот так сразу найти применения талантам предпоследнего и вынуждена была согласиться с сестрицей, что визит его совершенно не ко времени.
Однако прежде всего гения следовало утихомирить, ведь все соседские собаки уже подняли жуткий вой, и это тревожило граждан.
– Михаил! – грозно окликнула я его.
Он отлепился от чужой калитки и нетвердой походкой направился ко мне, простирая руки и тихим повизгиванием выражая восторг от нашей встречи.
– Богиня, – проблеял он и рухнул мне в ноги. Скорее всего он просто не смог устоять на своих, но все равно вышло впечатляюще. Обитатели четырех домов по правой стороне и пяти по левой дружно ахнули, а собаки враз замолчали. – Богиня, – повторил Михаил Степанович и попробовал ухватить мою руку, но не дотянулся. Я сгребла его за шиворот и прислонила к крыльцу. Михаил легонько тюкнулся затылком и блаженно улыбнулся.
– Наркоз лошадиный, – заметила Мышильда и была права. Михаил Степанович был, как говорится, пьян в стельку.
– Ты зачем приехал? – сурово осведомилась я.
– За тобой, – пытаясь смотреть прямо, ответил он. – На последние средства. Рвался душой…
– Ясно, – вздохнула я. – Прикинул, что сотни надолго не хватит, и сюда поперся. Между прочим, зря – кормить не буду. А начнешь медведем реветь, так сдам в милицию, вот те крест, – с большим рвением я осенила себя крестным знамением.
– Не можешь ты поступить со мной столь бесчеловечно, – захныкал Михаил Степанович. В наш разговор тут же влез хозяин:
– Это кто ж будет-то, Елизавета?
– Супруг мой, бывший. Ныне алкоголик, а с этой минуты бомж. Деньги есть? – прорычала я.
– Нет, – радостно затряс он головой, – ни копейки.
– Надо его в дом занести, – хмуро предложила Мышильда, – не то он всей улице покоя не даст. А завтра, на трезвую голову, поговорим.
– Что скажешь, Борисыч? – обратилась я к хозяину.
– Заноси, – кивнул он. Я внесла супруга в дом и приткнула на табуретке. При свете лампы Евгений его разглядел и спросил: – Где ж ты такого отхватила? Вроде как он тебе не пара вовсе?
– Да, завалященький мужичок, – со вздохом согласилась я. – Все ведь через доброту мою. Имею доброе сердце, оттого и грустно видеть людскую неблагодарность.
Мы сели за стол, подумали и с горя послали Евгения за водкой. Он быстро вернулся, и мы выпили по его маленькой, а нашей большой для снятия стресса. Михаил Степанович почуял водочный запах и ожил. Открыл левый глаз, потом правый и, вальяжно махнув ручкой, сказал:
– Наливайте.
– Я тебе сейчас налью, – рассвирепела Мышильда и хотела огреть его подставкой для чайника, но тут дверь распахнулась, и в кухню вошел милиционер в погонах капитана.
– Здрасьте, люди добрые. – Он снял фуражку и глянул в красный угол, а я замерла: неужели перекрестится? Капитан сложил руки под животом и радостно осведомился: – Вечеряете?
– Проходи, Иваныч, – обрадовался хозяин. – Видишь, гости у меня.
– Вижу. Как говорится: гость – посланец от бога.
Иваныч прошел, пристроив головной убор на вешалку, и сел за стол.
– Участковый наш, – пояснил Евгений, – Валентин Иваныч. Это Марья Семеновна, Елизавета Петровна и супруг ихний, не знаю как по имени. Только прибыл.
– Наслышаны, – степенно кивнул Иваныч, косясь на бутылку.
– Закусите с нами, – предложила я. Мышильда вскочила и подала гостю стопку. Мы выпили, а Михаил Степанович вновь открыл глаза и, увидев милиционера, завыл:
– За что, Лизавета?
– Утихни, гад, – зашипела Мышь.
– Ни в чем не виновен, – проблеял он, прижимая руку к сердцу. – Перед родной милицией, как на духу.
Я приподнялась и легонько шлепнула его по затылку. Эффект вышел неожиданный. Михаил затих, а участковый замер с вилкой в руке, моргнул, крякнул и сказал:
– Вот так девка…
– Да-а-а, – кивнул Евгений, – гренадер.
Минут через пять участковый смог отдышаться, выпив для ускорения процесса водочки.
– Надолго в наши края? – осведомился Иваныч, закусив капусткой.
– На весь отпуск. Марья, принеси паспорта слуге закона.
– Обижаете. Я же по-дружески заглянул…
– Дружба дружбой, а служба службой, – пропела Мышь, вручая ему документы. Он тщательно их проверил, списал данные в блокнот и с благодарностью вернул.
– Говорят, клад ищете? – спросил он с хитринкой.
– Ищем, – покаялась я. – Купец Калашников – прадед наш. В семье про клад много говорили, вот и пытаем счастья.
– Ага, – кивнул участковый, в его глазах прибавилось хитрецы, – тут многие ищут. Помешались на кладах.
– Отчего ж не поискать, коли есть охота, – дипломатично заявил Евгений. Михаил Степанович к этому моменту опять очнулся от легкой дремы и повел носом.
– Этому не наливать, – сурово сказала я.
– Елизавета, – с третьей попытки гневно произнес он мое имя, попробовал встать и что-то продекламировать, но Мышильда его перебила:
– «Волчица ты, тебя я презираю, ты, мерзкая, уходишь от меня».
Все уважительно притихли, а Михаил Степанович обиделся и выразительно надул губы. Выпив еще водочки, участковый удалился, а мы призадумались, что делать с моим бывшим супругом.
Оставлять его в доме никак нельзя – обживается он быстро, и завтра его уже не выгонишь.
– Надо вынести его в сад, – предложила сестрица. – Какая-нибудь телогрейка найдется, прикроем. Погоды нынче стоят замечательные, не околеет.
– У них организмы слабые, – напомнила я.
– Оставьте в кухне, – проявил человеколюбие Евгений, но мы решительно пресекли его благой порыв.
– В сад, – кивнула я и выволокла супруга на свежий воздух. Соорудив ложе из двух телогреек и старого полушубка, мы устроили бывшего под яблоней и вернулись в дом.
Солнечный луч, проникнув сквозь занавеску, слепил мне глаза. Я блаженно потянулась и позвала:
– Мышильда…
Сестрица, всегда злющая по утрам, ответила без энтузиазма:
– Мишка твой приперся. Всю малину испортит…
– Не успеет, – заверила я.
Через полчаса, войдя в кухню, мы застали картину, способную выжать у женщины моей сердечности скупую слезу. Наш хозяин и Михаил Степанович сидели рядышком за накрытым столом, сложив на коленях ладошки и с отчаянной немой мольбой во взоре. Оба сильно маялись с перепоя. Я вошла, поставила чайник на плиту и, откашлявшись, исполнила что-то лирическое, вошедшая Мышильда подхватила куплет, вслед за ней пристроился Евгений, Михаил Степанович не выдержал и зычно повел нас в заоблачные выси. Песня кончилась, пала тишина. Михаил Степанович, собравшись с силами, начал речь:
– Елизавета…
– Молчите лучше, – съязвила я. – Как вы могли? Человек вашего таланта, воспитания… интеллигент… и появляетесь здесь в таком виде, пугая детей и собак.
Михаил Степанович слегка поник головой, а Мышильда ядовито заметила:
– В сильном подпитии прибыли.
– А кто не пьет? – выбросив вперед ладонь, возмутился предпоследний. – Фолкнер пил, Хемингуэй пил…
Мышь устыдилась.
– Ну, если вы в компании…
– Ты ж говорил, что один приехал? – удивился Евгений и, с мольбой переведя взгляд на меня, прошептал: – Елизавета…
Я выдала деньги, хозяин отправился за водкой, а Михаил Степанович попробовал улыбнуться.
– Деньги есть? – посуровела я.
– Лизок, на последние прибыл. Тосковал душой…
– Бомжевать, значит? – грозно поинтересовалась я. Михаил нахохлился и приуныл. – Кормить не буду, и не мечтай. И за постой плати сам, на меня не рассчитывай. Все понял?