К дому художник с охранником подбирались с северной стороны, там, где был заросший пустырь и дорога. Местность была холмистая, и можно было подкрасться незаметно, по-партизански. На север выходил балкон мансарды, подпертый вертикальным столбом, потому что за домом холм резко уходил вниз. По этому столбу они бесшумно забрались на мансарду, и Арсений, сделав Борису знак стоять на месте, пробрался к лестнице, ведущей на первый этаж, лег на живот и поглядел вниз сквозь щель лестничной площадки.
Прямо под ним стоял стол с самоваром, на нем белела волосатая рука. В другую щель он увидел Нонну, сидящую на стуле с кривой, свернутой набок прической. Видно было, как тряслись ее руки. Маму он углядел на кровати, она лежала откинув голову, растрепанная, с засохшей кровью возле носа и губ. В углу, на табурете, сидел еще один незваный гость. Волосы его, смазанные гелем, сильно блестели, он перелистывал записную книжку.
Артемий, покрывшись потом, отполз назад и объяснил вооруженному Борису, что его – тот, что на табурете, и достал охотничий нож. Кивнул – мол, начинаем – и пополз назад к лестнице.
Быстро и бесшумно перегнувшись вниз, он метнул нож в волосатую руку сидящего за столом. Расстояние было таким, что промазать он бы не сумел. Другое дело, если б тот отдернул руку. Но чернявый не отдернул, потому что как раз в этот момент внимательно вслушивался в звуки. Ему казалось, что наверху скрипнул пол, а после нож пригвоздил его кисть к столу.
Он вскрикнул от боли, и в тот же миг, как по команде, раздался выстрел Бориной винтовки, и Болт, сорвавшись с табурета, бросился к дверям, хватаясь за кобуру и не понимая, откуда стреляли. Нонна, закрыв лицо руками, завыла от страха, Мариванна подняла голову с подушки, чернявый, выдернув нож из руки, тоже рванул на выход, держа одной рукой другую, словно боялся ее уронить, а в это время снаружи загрохотали ракетные выстрелы. В небе с шипеньем и треском вспыхнули зеленые и красные ракеты, а через несколько секунд в небе появился ответ Никанорыча на экстренное сообщение любимой девушки. Она звала его к себе, и он изъявлял готовность лететь ей навстречу. Такая у них была договоренность на самый крайняк.
Артемий скатился вниз по лестнице и быстро запер на засов дверь, распахнутую при отходе незваными гостями. Борис полез на чердак, чтобы продолжить обстрел гостей сверху, но джип стремительно, с диким ревом стартовал с места и запрыгал по холмистому пустырю напрямик к дороге...
Связываться с военными Шизе не хотелось. Неясно, что означал этот фейерверк, но что это не предвещало ничего хорошего – это точно. Поднимут взвод по тревоге – расхлебывай потом. Нужно было уносить ноги. Черт, уже четвертый раз девки ускользают, как заговоренные. В машину, вместо дочки, прихватили подружку. Из квартиры Димы Чуфарова их успели забрать, в Куровской дом оказался пустым, и его они подожгли, чтоб дать понять Алику, что шутки закончились. А теперь еще и художники с двустволками появились. Слишком много проколов, это уже не смешно. Шиза злился – под ударом оказалась его репутация...
Джип уже выскочил на шоссе и мчался на максимальной скорости. Неподалеку от узловой Болт, который отличался зоркостью и памятливостью, вдруг начал тормозить, завидев хромого мужичонку, бредущего вдоль обочины явно навеселе.
– Давай езжай, не спи! – скомандовал Шиза. Но тот продолжал внимательно вглядываться в пешехода.
– Гадом буду, это тот, что Цыпу ранил! – Он вопросительно поглядел на сидевшего рядом Шизу, зная, что тот не любит лишних движений. – Берем? – и не дожидаясь ответа тормознул так, что пассажиров бросило вперед, как при столкновении.
– Берем, – нехотя согласился Шиза.
Любой бунт следует давить в зародыше, иначе будет поздно. Народ надо приучать к страху и покорности – это аксиома власти.
Болт и Каратист резво выскочили из джипа, умело сбили мятежника с ног и поволокли за ноги к джипу. Перед тем, как запихнуть Колюню в автомобиль, они хорошенько стукнули его головой о бампер, чтобы не рыпался...
Спустя двадцать километров, когда дорогу обступил густой лес, они сделали еще одну остановку.
– В темпе рок-н-ролла, – скомандовал Шиза и прикурил. – Пять минут на хеппенинг.
Опричники поволокли пришедшего в себя Колю-ню подальше от дороги...
15
Обитатели дома понемногу приходили в себя после боя. Артемий хмурился и курил сигару, что позволял себе только в исключительных случаях, потому что Мариванна на дух не выносила этой вони. Хозяйка, сидя на кровати и вытирая обильные слезы, плакала и причитала: «Это же фашисты, фашисты, гитлерюгенд!», а Нонна божилась, что они держались стойко, ничего не выдали, да и били их несильно. Больше пугали. Грозили утопить в сортирной жиже. Чего надо было, бандиты не сообщили. Интересовались девочками, нет ли в деревне каких-нибудь посторонних, городских, но дамы поняли это так, что девочек ждало насилие, и естественно, ни слова не сказали.