– Что ж, пойдём. – Манфред хлопнул в ладоши, и вся семья покинула кухню, спустилась по лестнице и вышла на оживленную улицу. Непрерывный поток посетителей фестиваля направлялся к Фестшпильхаусу на Хофштальгассе, всего в полумиле отсюда, а Эдеры – в ресторан «Электролифт» на Монхсберг, где должен был проходить конкурс.
Лотта, как всегда, обаятельная, гарцевала впереди, очарованная карнавальной атмосферой. Одни посетители фестиваля нарядились в народные костюмы – ледерхозен и дирндли, другие оделись элегантно и модно. Настроение у всех было приподнятое, и сёстрам передалось это радостное волнение.
Когда Иоганна остановилась, чтобы покрепче завязать фартук, из узкого переулка на площадь перед ними выехал «Даймлер». Бледное лицо женщины смотрело из машины на толпу со скучающим безразличием.
– Все в порядке, Биргит? – спросил Манфред, улыбнувшись средней дочери, которая плелась чуть позади, теребя фартук.
– Да, папа. – Её лицо осветила лёгкая ответная улыбка, отчего оно стало почти красивым. Манфред потрепал её по руке. Он чувствовал особенную привязанность к ней, так похожей на него самого. В семнадцать лет закончив школу при монастыре, Биргит начала работать бок о бок с отцом, единственная из сестёр проявив интерес к сложной механике часов, катушкам, пружинам и шестерням, которые, соединившись вместе, могли отсчитывать время. Он надеялся, что она найдёт свой путь в жизни, и может быть, этот путь будет пролегать далеко от их маленького магазина.
Иоганна шла рядом с Хедвиг; если бы волосы жены Манфреда не начали седеть, мать и дочь можно было бы принять за сестёр, так очевидно они были скроены из одной и той же прочной ткани. Он верил, что суровость Иоганны что-нибудь смягчит, может быть, любовь, как вышло с Хедвиг.
А Лотта, его смешливая, милая младшая дочь? Она двигалась легко, как балерина, беззаботно подняв лицо к небу, раскинув руки, наслаждаясь простыми радостями жизни. Что можно пожелать Лотте? Манфред лишь улыбнулся, глядя на неё.
Было за что благодарить судьбу в такой день, когда воздух был свеж и прозрачен, как вода, а небо – тёмно-лазурного цвета, и смотреть на него было больно, но все смотрели, упивались цветом, и воздухом, и видом гор. Кто мог не ахнуть или, по крайней мере, не пробормотать «вундербар»[2], увидев эти горы, окружившие Зальцбург, эту корону, защищавшую город больше тысячи лет?
Это был день радости и хороших воспоминаний, потому что в Австрии в последние месяцы было слишком много неопределенности – в феврале вспыхнуло восстание социалистов, унесшее сотни жизней, в мае разорвалась бомба прямо здесь, в Зальцбурге, в Большом фестивальном театре. В июле канцлер Энгельберт Дольфус был убит австрийскими нацистами в ходе попытки государственного переворота, которая, к счастью, была подавлена в течение нескольких часов. Такая неопредёленность делала каждый день бесценным.
Семья свернула на Хофштальгассе, слившись с большой толпой, направлявшейся к Фестшпильхаусу, где должны были состояться главные выступления фестиваля – Бруно Вальтер дирижировал «Дон Жуаном» Моцарта, дебютировал Артуро Тосканини.
Еще несколько минут, и они наконец прибыли в «Электролифт», впечатляющее здание из дерева и камня, окна которого выходили на старый город и возвышавшуюся над ним древнюю крепость Зальцбурга. Лотта ахнула, когда кабина лифта повезла их наверх, а Хедвиг не смогла сдержаться и, нахмурившись, схватилась за стенку.
Сам ресторан был обшит деревянными панелями и завешан зеркалами, так что казался огромнее, чем был на самом деле. Столы убрали, чтобы разместить как можно больше стульев, и почти все они уже были заняты.
– Не думала, что придёт столько народа, – встревоженно пробормотала Хедвиг, и Манфред успокаивающе ей улыбнулся:
– И хорошо, что столько. Аудитория – это важно.
Она беспомощно смотрела, как какой-то важный господин ведёт её дочерей к импровизированной сцене; улыбнувшись, Манфред обнял жену и повёл к отведённым им местам в первом ряду.
– Куда они пошли?
– За кулисы, готовиться. Не переживай. Они счастливы! – Он чуть сжал её руку, на его лице было написано искреннее удовольствие, но Хедвиг всё-таки было не по себе, и она нервно озиралась по сторонам.
В ресторан входили всё новые и новые зрители, гудели разговоры, звенел смех, все болтали и изучали программки. Хедвиг взглянула на листок, который ей вручил Манфред, и при виде слов «Трио сестёр Эдер» у неё закружилась голова. Ей казалось, что зал медленно уплывает вбок, и она не знала, как с этим справиться. Манфред положил руку ей на локоть.