-- Ну, что-то вроде того, – миролюбиво улыбнулась я. – Конечно, я была готова к тому, что меня попросят сделать небольшой взнос на богоугодные дела.
Мать Тересия рассмеялась тем знакомым, чуть визгливым смехом моей сестры и, отрицательно покачав головой, с улыбкой ответила:
-- С чего ты взяла, что я стану отказываться от взноса? Запомни, если порыться в душе практически у любой настоятельницы или настоятеля, ты откопаешь еретика и бунтаря или, как минимум, циника. Деловая хватка и вера не всегда дружат между собой. Нет-нет, – она слегка махнула рукой, не давая мне вставить слово. – Среди нас, безусловно, есть и искренне верующие люди. Но в целом настоятель любого монастыря, прежде всего крепкий хозяйственник. Для богоугодных бесед и утешения страждущих есть моя заместительница, мать Антисса. Она спокойна, не глупа, и все на свете объясняет промыслом Божьим. Но чтобы те же самые сестры во Христе не голодали, не сидели зимой у холодного камина, чтобы они могли оказывать людям помощь и даже спасать кого-то, нужна самая банальная вещь: деньги. Так вот, запомни, сестрица: самые почитаемые монастыри, которые оказывают помощь людям, управляются такими, как я.
После такой небольшой отповеди я даже не рискнула спросить у нее: есть ли в ней самой хоть капля веры. Вопрос этот сложен был даже для меня. А уж слушать, что там думает мать Тересия о высших силах, я точно не хотела.
– Твоя проблема, Ольга, в том, что ты слишком щедро позволяешь пользоваться своими ресурсами тем, кому веришь. Этот твой жених там, в нашем мире… – она небрежно махнула рукой куда-то в сторону. – Работодатель, который платил тебе копейки, я сама… Твой муж здесь. Ты уверена, что однажды не окажешься в положении использованного ресурса? Никто не хранит бутылку из-под колы. Опустошив, её просто выбрасывают.
Это была весьма неожиданная речь. Она смотрела на меня с некоторым торжеством во взгляде, как бы спрашивая: “Ну, что скажешь?”.
– Я никогда не смотрела на людей, как на ресурс, Анжела. Никогда не сравнивала их с бутылкой напитка. Мне кажется, мать Тересия, вы так и не поняли мир полностью. Ни этот, ни тот…
– Ого! Ты научилась кусаться, Ольга, – казалось, её позабавила моя злость.
– Я умела это всегда. Просто не находила нужным.
– Кто знает, – вздохнула настоятельница. – Может быть, ты в чем-то и права. – Прости мою подначку.
После того как она выговорилась, нам обеим стало немного легче. Она расспросила меня, скорее всего, просто из вежливости, про моих детей и мужа. С удовольствием выслушала историю о расписных шкатулках и, подняв указательный палец вверх, произнесла:
-- Вот-вот, именно об этом я и говорила. Ты умеешь создавать ресурсы сама. Даже если бы ты не вышла замуж, думаю, не пропала бы.
Обсудили мы и нашу поездку в столицу.
-- Ну что ж, получить титул повыше – дело благое…
Беседовали мы довольно долго. В конце, когда паузы между словами стали все больше, и я поняла, что разговор стоит заканчивать, мать Тересия как бы между делом, неловко отведя взгляд в сторону, сказала:
-- Рада была повидать вас, баронесса Нордман. Однако у меня есть к вам небольшая просьба…
-- Мать Тересия, большая часть денег находится у мужа, но мы обязательно оплатим наш ночлег и добавим сверху…
-- Нет, баронесса… Деньги – это прекрасно, но не совсем то, о чем я хотела поговорить…
***
В столице мы пробыли больше месяца. Съемное жилье нам не понадобилось: графиня Роттерхан любезно пригласила нас пожить в ее доме. Я была счастлива повидаться со старой дамой.
Увы, она очень сдала. Если, уезжая, я запомнила высокую, величественную женщину, пусть с сединой и морщинами, то сейчас это была маленькая, сильно ссутулившаяся старушка с полностью запавшим ртом и почти беспомощная. Уже четыре года ее возили в кресле лакеи. Однако, несмотря на разрушительное действие времени, ум ее по-прежнему был светел. Бразды правления в доме перешли к ее названной дочери. Но и Элеонора, и ее муж, принявший фамилию Роттерхан, относились к старой даме с большим почтением.