— Тут написано про твоего папу, — объяснила она, — и мы воткнем ее в землю рядом с деревом.
Она положила ладони на детские руки, и вдвоем они вдавили длинный деревянный колышек с табличкой в землю, рядом со стволом маленького ясеня.
— Благослови тебя Бог, — вполголоса проговорила женщина. — Мы тебя никогда не забудем.
Она обняла дочь — их общую дочь, — и слезы обеих смешались в темноте с каплями дождя. Какое-то время они стояли рядом на коленях на мокрой земле, а затем мать поднялась на ноги. Наклонилась к дочери и поцеловала ее в мокрую щеку.
— Это наш секрет, лапушка, — мягко сказала она. — Не рассказывай никому, как мы с тобой сажали папино дерево. Это будет наш секрет, ладно?
— Даже бабушке с дедушкой? — спросила девочка. Ее не удивил этот запрет: мама никогда не говорила с ней об отце при бабушке и дедушке.
— Даже бабушке с дедушкой, — ответила мать. — Только мы с тобой на всем белом свете будем знать, чье это дерево и кто его посадил. Обещаешь?
— Обещаю, — серьезно ответила малышка. — Никому на всем белом свете… никогда!
Луна выплыла из-за облаков, и они обе поспешили прочь, опасаясь, как бы их не увидели чьи-нибудь любопытные глаза. Но в ту ночь мать легла в постель со спокойной душой — впервые за почти четыре года.
Девятое деревце мирно стояло в лунном свете — еще одно деревце в только что высаженной мемориальной роще.
2001
1
— Через мой труп, — отрезала Сесили Стронг. — Это же Эшгроув!
— Эшгроув? — Майк Брэдли, управляющий директор компании «Бригсток Джонс», растерялся впервые в жизни. — Прошу прощения, мадам, не могли бы вы… То есть я, конечно…
— Деревья в дальнем конце площади, — терпеливо пояснила Сесили. — Вы не можете срубить эти деревья, чтобы проложить дорогу! Это же Эшгроув.
— Мадам, уверяю вас, — начал было Майк Брэдли, пытаясь понять, что это еще за полоумная старая ворона, и злясь: такая древняя бабулька, лет девяноста, если не больше, а так наскакивает, — если бы у нас был какой-то другой…
— А вы хоть знаете, что такое Эшгроув, дражайший? — спокойно продолжала Сесили, словно он и рта не открывал. — Нет, конечно, не знаете. Не имеете ни малейшего понятия.
— Ну, в общем… э-э-э… — протянул Брэдли. Он и правда понятия не имел.
Сесили вновь его перебила:
— Это мемориал. Вот что это такое.
До сих пор на собрании то и дело слышалась какая-то возня и бормотание, даже когда выступали данные ораторы, зато теперь стало так тихо, что буквально упавшую на пол булавку было бы слышно, и все взгляды были прикованы к Сесили.
— Эшгроув был посажен восемьдесят лет назад, в 1921 году, — сказала Сесили, — в память о жителях нашей деревни, погибших за своего короля и страну во время Первой мировой войны. О наших мальчиках, которые не вернулись домой. Каждое дерево посажено в память погибшего, и один из них — мой брат Уилл. — Говоря, Сесили не сводила глаз с Майка Брэдли. — В будущем году, в июне, мне исполнится девяносто три. Моему брату Уиллу Стронгу было всего семнадцать, когда он ушел на фронт, и погиб он, так и не дожив до восемнадцати: его разорвало на куски снарядом. Все, что осталось от него, — вот это самое дерево, посаженное в его память. Все, что осталось от него и от других мальчиков, которые ушли на фронт. Если единственный способ проложить дорогу — срубить эти деревья, уничтожить памятник этим мальчикам, то вот что я вам скажу, мистер Брэдли, или как вас там, — она обратила к трибуне негодующий взгляд, — только через мой труп!
Весь вечер у Майка Брэдли хлопот был полон рот: он хотел продать деревне Чарлтон Амброуз план застройки участка, а хлопотным это дело оказалось потому, что деревня разделилась на два лагеря: план обновления старой застройки вызвал споры. Как только Сесили Стронг договорила, глухой ропот, слышавшийся на собрании весь вечер, наконец разразился грозой. После секундного молчания, которым были встречены слова Сесили, все заговорили одновременно. Словно не замечая вызванного ею шума, старушка с великолепным достоинством взялась за свои ходунки, медленно прошагала через холл и вышла в ночь.
Майк Брэдли тут же вскочил на ноги и одним лишь психологическим воздействием сильной натуры подавил шум в зале.
— Дамы и господа, — воскликнул он, — дамы и господа, могу вас заверить, что память павших на войне осквернена не будет. Моя компания, разумеется, установит в их честь каменный мемориал — настоящий, на века, памятник их мужеству и самопожертвованию.