Мало кто знает правду – нашу тайну мы бережем как зеницу ока, – все бдительно следят за тем, как часто король посещает супружеское ложе, и уже заметили, что его визиты стали намного реже, чем раньше. Все говорят, что королева постепенно стареет, увядает, отказывается, чтобы ее тревожили в святые дни, поэтому у придворных на устах застыл немой вопрос: «Где же король удовлетворяет свою страсть? Ведь такой молодой и здоровый мужчина должен где-то ее удовлетворять!»
– Должно быть, это Женевьева де Лораге. Эти ее аметистовые глаза! Разве можно перед ними устоять?
– Да, ее супруг не устоял. Лично я думаю, что это служанка или даже несколько – какие-то чумазые девчушки с кухни.
Взрыв смеха.
– Только не наш король, моя дорогая, только не наш король. Он никогда и пальцем не прикоснется ни к чему грязному и чумазому.
– А если вода и мыло не помогут? Как-то мой супруг волочился за одной служанкой с ужасающим гасконским акцентом. Мы не должны забывать, что король – мужчина, не больше и не меньше.
Очередной взрыв смеха.
– Измена! Государственная измена! А вы, Луиза, что скажете? Какие у вас предположения?
– Графиня де Лораге, – поспешно отвечаю я. – У нее такие прекрасные глаза.
Я веду себя непринужденно, встаю и покидаю дам, оставляя их сплетничать и строить предположения. Исчезаю на тропинке, заросшей кустами желтых роз, касаясь рукой бутонов, время от времени срывая несколько цветков. Я собираю букет и тайком поднимаюсь к себе в комнату, кладу его на кровать. Интересно, а до вечера они доживут?
Сейчас приближается ночь, гости разбредаются по комнатам, наевшись тушеного вепря и напившись шампанского, от которого клонит в сон. Король удаляется без лишних церемоний, только в сопровождении Башелье со свежей рубашкой; ночи здесь долгие и проходят уединенно.
Уединившись в своей спальне, я сбрызгиваю запястья и колени розовой водой, потом откатываю ковер и осторожно ложусь на пол. Прижимаюсь ухом к дубовым доскам; через трещины между старыми рассохшимися досками проникают звуки из комнаты подо мной. Я чувствую нашу близость, даже несмотря на то, что не вижу его.
– Хороший сегодня выдался день, – слышу я голос Башелье, который стряхивает пыль с сюртука.
– М-м-м, Бог мой, последний зверь оказался просто огромным. И хочу сказать слово о Паше – нельзя держать хромую лошадь.
Молчание.
– Думаю, голубая. – Я представляю себе, как он надевает рубашку и халат.
Вновь молчание и звук того, как застегивается одеяние.
– Только одну свечу.
– Сир, мне осветить вам путь?
– Не нужно, буду руководствоваться носом.
Двое мужчин смеются, я заливаюсь румянцем – это хорошо или плохо? Я слишком много душусь? Или, наоборот, мало?
– Сир, я буду здесь, если вам понадоблюсь.
Надеюсь, Башелье снизу не слышно так же хорошо, как мне слышно сверху. Я встаю, открываю дверцу, спрятанную за висящим на стене гобеленом.
– Бижу, – приветствует он, входя в комнату и нежно целуя меня в губы. – Ты восхитительно пахнешь.
Я забираю у него свечу, ставлю ее на стол у кровати.
– Поцелуй меня еще раз, – велит король и, притянув меня к себе, шепчет: – Наконец-то.
Мое сердце начинает учащенно биться.
– Как хорошо, что вы не разделись.
– Конечно нет. Вы же так это любите.
Он приступает к делу: развязывает банты на моем платье, расшнуровывает корсет, отвязывает юбки. Брови его решительно сдвинуты, пальцы нетерпеливо подрагивают. Желание мое растет, как и его.
– Проклятые банты! – ругается он, я хихикаю. Ему это нравится – вызов для мужчины, которому всю жизнь прислуживали, всегда и во всем.
– Ничем не могу помочь, блеск очей моих, я знаю, что вы это запретили.
«Блеск очей моих» – так я его ласково называю, потому что глаза его блестят, как звезды. Он считает это восхитительным.
Наконец он дергает последний шнурок и я обнажена, мое платье и нижние юбки кипой лежат на полу.
– Победа! – негромко произносит он. – Вы представить себе не можете, как я этого ждал. – Он тянет меня на кровать. – Весь ужин я не сводил глаз с этого платья и понимал, сколько хлопот оно мне доставит. Но теперь вы – моя.
«Я – ваша. Я вся ваша», – радостно думаю я.
Порыв ночного ветра неожиданно задувает свечу на столе, и все погружается в кромешную темноту. Людовик хочет, чтобы я отправилась в коридор и взяла свечу из канделябра, но я противлюсь. Немножко. Для меня это в новинку. Такая власть над мужчиной. Такая власть над королем.