– Л-Лера.
Иногда я задаюсь вопросом, как моей матери вообще пришло в голову соединить имена Сэди и Лера. Когда я сама ее спрашивала, она отмахивалась: «Ну надо ж мне было как-то тебя назвать!» Но у нее должна была быть причина. Мне бы хотелось ее узнать. Даже если ей просто нравилось, как звучат эти имена вместе. Хотя любому очевидно, что звучат они так себе.
– Лера, а дальше?
– К-Кэдди С-Синклер с-сказал, что в-вы м-можете мне п-помочь.
Мне не нравится, как сверкнули ее глаза.
– Да ладно. И кого ж ты ищешь?
– Даррена М-Маршалла.
Марли издает неприятный смешок. У меня внутри все сжимается.
– Ты что, блин, издеваешься?
Это риторический вопрос.
Она шмыгает носом и вытирает его рукой. Из дома раздается приглушенный детский плач. Марли бросает на меня быстрый взгляд и отворачивается.
– Иди-ка домой.
И она уходит.
Я слышу, как хлопает входная дверь.
Но сдаваться я не собираюсь.
Я огибаю дом, сажусь на ступеньки на веранде, кладу ногу на ногу и ставлю рядом рюкзак. Смотрю на небо. Из бледно-голубого оно постепенно становится лазурным. Я все смотрю и смотрю на него, пока не приходится отвернуться из-за солнца. Кожа сперва румянится, потом начинает потихоньку сгорать. В горле пересыхает. Это мазохизм – испытывать боль и не пытаться от нее избавиться?
«Я могу погибнуть», – думаю я. И ничего не чувствую.
Около трех скрип двери возвращает меня к реальности. Я не поднимаю головы, пока Марли не произносит:
– Заходи давай.
Она громыхает дверью. Я с трудом встаю. Тело затекло, обгоревшая кожа ноет. Заставляю себя расправить плечи и вразвалочку захожу в дом Марли. Внутри спертый, пронизанный дымом воздух, будто кто-то целенаправленно закрыл все окна, перед тем как открыть пачку сигарет.
Я стою в тускло освещенном коридоре рядом с лестницей. Коридор ведет одновременно в гостиную, которую я уже видела, и в кухню, откуда через пару мгновений выходит Марли. Теперь она в красном топе и джинсах, настолько рваных, что непонятно, дизайнерский ли это ход или они просто очень старые. Я вижу татуировку на ее ключице – нож, увитый цветами.
– Судя по всему, иначе тебя с веранды было не согнать, – говорит Марли, и я киваю, складывая руки на груди. Она делает то же самое. – Ты вся сгорела.
– Д-да.
– Завтра все болеть будет.
Уже болит.
– Да, н-наверное.
Она щурится:
– Почему ты так разговариваешь?
– В-вы что, з-заик не в-видели?
– Конечно, видела. Просто интересно, почему ты заикаешься.
– Н-ну вот т-так у-угораздило.
– И ты, значит… Даррена ищешь.
Я киваю.
Марли вздыхает и проходит в кухню, а потом кричит мне оттуда:
– Ну и чего ты там стоишь?
Мне очень больно, кожа кажется слишком тесной. Чтобы сделать хоть шаг, я заставляю себя думать о чем-то кроме солнцезащитного крема.
Я наконец захожу в кухню и вижу Марли, прислонившуюся к стойке. Тут грязновато, но не отвратительно. Видно, что хозяйка просто не успевает одновременно мыть посуду и присматривать за ребенком. Раковина уставлена тарелками, мисками, стаканами и поильниками. Напротив раковины – маленький кухонный стол, а над ним – окно, из которого отлично видно школьный двор на противоположной стороне улицы. Рядом со столом – два стула. Из одного торчит набивка. Вся мебель в стиле ретро, но дело не в особенностях вкуса: тут просто не могут позволить себе что-то поновее. Ламинированный пол, бежевые стены, темно-зеленые шторы. Довольно уродливо.
– Хорошо т-тут у вас.
Она знает, что я так не думаю, но ей все равно. Марли окидывает меня внимательным взглядом. Я достаю из рюкзака фотографию и протягиваю ее Марли. Когда она вглядывается в снимок, ее длинные пальцы вздрагивают.
– Господи, – бормочет Марли.
– Я его д-дочь.
Я не знаю, нужно ли мне хитрить, но лучше перестраховаться. Марли снова издает пронзительный смешок. Она возвращает мне фотографию, открывает выдвижной ящик и достает пачку сигарет. Потом она затягивается, выдыхает, и вокруг ее губ отчетливо проявляются морщины.
– Ты хочешь сказать, что у Даррена Маршалла есть дочь? – На фильтре сигареты остается след от помады. Марли делает еще пару затяжек, откашливается, и я прямо слышу хрипы в ее легких. – И это ты?
– Да.
– Малявка тоже его?
– Н-нет.
– Может, ты пить хочешь?
Я киваю. И пить хочу, и от еды, если честно, не отказалась бы.
Марли открывает холодильник, достает колу и протягивает мне. С удовольствием сжимаю в руке ледяную банку, потом дергаю за колечко и слышу характерное шипение.
– Наверное, недолго он с вами прожил, – говорит Марли.
– Д-достаточно.