– Хорошо не надо, – бросил пацан напоследок. – Надо жалостно.
Жалостно и получилось. Звуки были душераздирающие. Люди начали оборачиваться, одна женщина схватилась за сердце. Дина, поджав губу, упорно играла. Все равно это было лучше, чем петь. Все видели, что она не просто девочка, а музыкантша. Настоящая. Будем надеяться, думала она, все понимают, что скрипка ей велика. Краем глаза она видела, как дядька бросил в футляр десятку. Потом посыпалась мелочь, и Дина перестала смотреть на деньги, старательно выводя мелодию и раздумывая, что сегодня, она, конечно, не ожидала, что придется выступать, но в другой раз нужно приготовиться как следует. Шляпка из дома мертвеца сгорела на пожаре, но помада-то у нее в кармане. И нужно будет посмотреть, как эти цыганские матери наверчивают себе прически. А еще лучше попросить платок, сделать повязку поперек лба и просто распустить волосы, без прически.
Света стояла у киоска и делала вид, что происходящее ее не касается, но тут рядом с ней возник цыган с пластмассовым ящиком-термосом, открыл крышку и показал содержимое:
– По пятнашке бутылка. Нам по рублю.
– Я по электричкам что ли, с этим должна шляться? – возразила Света.
– На рынке тоже хорошо берут, – посоветовал он.
Света фыркнула и под унылые звуки Дининой скрипки побрела по рынку, стараясь не очень сгибаться под тяжестью ноши. Начало припекать нежаркое осеннее солнце, и появились покупатели. Она подходила к торговкам на рынке, к мамашам с детьми и предлагала: «Кола, пепси, спрайт». Люди брали, ящик постепенно пустел. На пять пирожков с картошкой она уже заработала. Краем глаза она поглядывала на Дину, которая, перестав играть, аккуратно собрала деньги и растолкала их по карманам. Потом снова раздались заунывные звуки. Света пошла дальше, но тут на маленькую рыночную площадь въехал черный «мерседес», и из пего вышли четверо.
«Эта братва вся одинаковая, – подумала Света, – точно из одного инкубатора. Первый раз видишь – и сразу все ясно».
Парни разминали ноги – видно, ехали издалека, – и оглядывали окрестности. Глядеть, собственно, было не на что – рынок из четырех коротких рядов, шашлычная, здание станции, табачный киоск, тир.
Один из них, в черной водолазке, вдруг увидел Свету:
– Эй, малая! Это что за деревня?
– Станция Куровская, – ответила Света и напряглась. Слишком он был для бандита красивый. И улыбался одними глазами. Рот не смеялся, смеялась одни глаза. Он смерил взглядом: Свету и заметил термос:
– Пиво-то есть у тебя?
– Кола, пепси, спрайт, – заученно ответила Света.
Парень достал бумажник и протянул ей сотку:
– Будь другом, притащи пива. Сдачу себе оставишь. Туда притащи, – он показал на тир. Света хотела ответить грубо, но вместо этого молча взяла сотку и посмотрела вслед. Он уже шел в сторону тира, потом вдруг развернулся и спросил, смешно изображая озабоченность:
– Слушай, а бандитов-то нет тут у вас?
Его спутники заржали.
Света тоже улыбнулась, а он – ей. Зубы у него оказались крупные и детские.
– Пива притащишь? – совсем доверчиво попросил он.
Дина, решив немного передохнуть, огляделась по сторонам. Чего, спрашивается, она тут на жаре будет убиваться, как рабыня, да еще на целой скрипке? Шестьдесят три рубля и восемьдесят копеек уже есть. А этот командир явится в два часа, сам по электричкам, поди, ворует. Вот кто вор настоящий, а вовсе не папа. Наверняка его милиция ищет.
Дина опасливо поглядела на белый милицейский коробок с синими полосами, возле которого курил толстый коротышка в форме. Он как будто поглядывал на Дину, но она изобразила, что занята делом, протирает скрипку носовым платком. Не платок, конечно, а ужас какой-то. Потом она увидела Свету, которая быстро шла к киоску. Дина ее окликнула, но та не услышала. Она вздохнула, закрыла футляр, коробку спрятала в кусты и отправилась за сестрой, волоча скрипку.
В тире, куда направилась Света, раздавались звуки выстрелов. Дина заглянула: какие- то дядьки стреляли, а Света смотрела во все глаза. «Тоже хочет, а денег нету», – Дина полезла в карман, но потом передумала, решив сделать запас. Для них обеих, между прочим, не все же отдавать этому мелкому.
Стреляли там по свечкам, которых вначале горело пять. Самый толстый и огромный промазал. Из четырех затушил только три, и все над ним посмеивались. Толстый ворчал на хозяина тира: «Ружье-то пристреляно?»
Хозяин в черной майке, с лысиной, сам тоже черный, как цыган, отвечал непонятно:
– Обязательно, обязательно пристреляно, дорогой, должно быть, наверно...