Доброта, проявленная к ближним Матроной и Агафией за истекшие годы их сознательной жизни, возвращалась теперь к ним сторицею. Господь помогал им через добрых людей, которых они с благодарностью помнили всю жизнь. Но ощущая близость Господа и видя воочию на себе проявление Его благого промысла, исповедницы Христовы благодарили в первую очередь Бога. Эта благодарность была следствием их глубокого смирения и ощущения своего недостоинства. Именно поэтому при каждом благодеянии Божием сестры не переставали искренне удивляться, никак не ожидая именно себе милостей от Него. Благодарили они всегда слезно и с умилением, и эта тихая радость от любви к Богу каждый раз преисполняла их простые сердца. Их удивляло не то, что Господь милосерд и благ, эту истину они опытно познали еще в детстве, — удивляло их то, что именно им, никчемным и последним, Бог являет такие блага и такое долготерпение. Это искреннее смирение рождало в сестрах глубокое благоговение и любовь к Богу — любовь живую, которая все больше и больше наполняла их сердца и передавалась их ближним.
Поневоле большинство ссыльных стало относиться к сестрам с уважением и почтением. В их присутствии никто не ругался бранными словами, многие проникались к подвижницам искренней любовью. Удивительным был случай, когда один из начальников во всеуслышание сказал в адрес сестёр следующие слова:
— Благодарите их, что у нас такой урожай!
Это было похвалой не столько трудовым заслугам девиц, сколько признанием всепобеждающей Силы Божией.
Одно время Агафии даже доверили охранять склады и вооружили ее «берданкой», вспоминала с улыбкой впоследствии сама старица.
Но вскоре девушкам пришлось ненадолго расстаться. Закончилась их работа на земле, знакомая с детских лет. Ссыльных, и в их числе Агафию, Евфимию и Ксению, неожиданно увезли в Акмолинск на строительство этого индустриального города.
Акмола, как раньше назывался этот город-крепость, был основан русскими поселенцами в 1830 году на берегу реки Ишим. В тридцатые и сороковые годы власти предприняли в нем грандиозное строительство. Возводились многоэтажные дома, заводы и учреждения. Все строительство велось силами заключенных, как и многие прочие стройки Казахстана того времени. Один большой лагерь представляла из себя казахстанская земля, пропитанная потом и кровью сотен тысяч советских невольников. Все работы велись вручную, почти без всякой техники.
Матрону, как нетрудоспособную, оставили на старом месте. Ей было отказано в жилье, причем поселенцам было запрещено брать ее к себе и давать ночлег. Матрона осталась одна под открытым небом. Недалеко от того места, где жили и работали поначалу девушки, была птицефабрика, на которой трудилась одна добрая и благочестивая женщина. Звали ее Мария, по фамилии Царёва. Сестры запомнили ее на всю жизнь и впоследствии часто вспоминали эту женщину добрым словом и молились о ней. Мария не побоялась приютить у себя дома оставленную Матрону. По вечерам девушка приходила к ней, а рано утром уходила. Так продолжалось с Пасхи до Покрова, когда наконец и Матрону отвезли в тот же город, где трудились Агафия с двоюродными сестрами. Создавалось впечатление, что даже власти не в силах разлучить Агафию и Матрону, — так сильно связывала их любовь друг к другу.
По воспоминаниям стариц, на стройке было очень тяжело. Строили они многоэтажные дома, все приходилось делать вручную. Раствор девушки таскали на себе, как потом вспоминали:
— Несешь на девятый этаж этот раствор, а назад еще труднее, ведь в кандалах.
Так, в кандалах, пришлось работать им первое время. Потом стало полегче, стали даже отпускать изредка в храм, который в городе не закрывался все годы советской власти. В храм ходили в той же испачканной цементным раствором одежде, в которой и работали, — другой, сменной, у сестер не было. В те воскресные дни, когда девушкам удавалось попасть в церковь, они пели на клиросе. Регент там был профессиональный и очень образованный, до революции управлявший большим хором в двести человек в одном из московских храмов. Приходилось ему венчать князей и генералов, о чем он с удовольствием любил рассказывать.
Однажды он решил с сестрами разучить нотную и довольно сложную в исполнении Херувимскую. Положив перед ними ноты, регент, задавая тон, несколько раз пытался вместе с девушками приступить к пению. Но каждый раз что-то не удавалось и не складывалось в их исполнении. Регент сердился на сестёр, думая, что те ошибаются. Наконец, посмотрев в ноты, он с изумлением увидел, что девицы поют правильно, а ошибается и поет неверно он. Но самым удивительным для него было то, что нотный лист лежал перед сестрами перевернутым. Нот они, конечно, не знали, зато пели очень хорошо, обладая слухом, музыкальной памятью и красивыми голосами.