Момоту с удовлетворением улыбнулся, наблюдая за происходящим в имении из укрытия. Находясь за пределами высоких стен дворца и прислонившись спиной к могучему стволу раскидистого дуба, он практически предвкушал тот восторг, в который, несомненно, придет господин, получив известия о кончине последних из Киёмидзу.
- Как вы думаете, Момоту-сан, наши птички готовы? – оскалился в плотоядном оскале Оглар – личный телохранитель Тадзиява-сама, посланный на задание вместе с ним, но скорее с миссией подконтрольности, нежели в помощь. Это был здоровенный двухметровый бугай с широкими гладиаторским плечами, с рельефно бугрящимися на руках и ногах мышцами и накаченным тросом неисправимого атлета. Однако он ни на что не годился, кроме как на статичное наблюдение из укрытия, да и то с натяжкой, или же он мог непосредственно участвовать в контактном сражении. Его мрачное, тяжелое лицо с крупными чертами и яркой татуировкой вьющейся змеи на правой щеке, а также наголо обритая голова с массивной, выдающейся вперед челюстью производили, мягко говоря, отталкивающее впечатление, выдавая в мужчине отъявленного головореза.
- Надеюсь, что да. Иначе у нас могут возникнуть серьезные неприятности, – скрестив руки на груди, ответил Момоту, – нужно знать наверняка. Ступай-ка, проверь, – распорядился он, махнув рукой.
Минуты ожидания текли мучительно долго, и когда спустя полчаса Оглар так и не вернулся, Момоту начал нервничать.
Не случилось ли худшее? Девчонки Киёмидзу пусть и юны, однако достаточно опытны в искусстве синоби. Не дай Бог что-нибудь пойдет не так – тогда всему конец. Потому так важно было не допустить ошибки и убить одним выстрелом двух зайцев.
Легкий шорох за спиной привлек его внимание, и не успел мужчина обернуться, как что-то холодное уперлось ему в шею, и липкий холодок ужаса сковал члены его тела, скользнув вдоль позвоночника.
- Ждал меня, паршивец? – вкрадчиво промурлыкала Наоми Киёмидзу, выступив из-за спины поверенного. Мужчина замер, не смея шелохнуться, каждой клеточкой тела ощущая давление лезвия точеного клинка на своем затылке. Крепко сжимая резную рукоять катаны, куноити повела кистью, и стальное лезвие, повинуясь пожеланию хозяйки, двинулось вдоль его горла, царапая нежную кожу, – вот и снова свиделись.
- Это не то, о чем ты подумала… – пошел на попятную Момоту, чувствуя, что запахло жареным.
- А ты знаешь, о чем я думаю? – прыснула Наоми, обнажив в издевательской ухмылке ряд ровных белоснежных зубов, – тот бугай, что шастал по руинам, тоже так считал. Но Тенши быстро разъяснила ему, что к чему. Я права, сестренка?
- Это было просто, – откуда-то сверху отозвалась Тенши. И, подняв голову вверх, поверенный увидел над собой пару стройных ножек. едва прикрытых трикотажной тканью обтягивающих черно-синих шорт, – так же просто, как отнять конфетку у ребенка. И вообще, ты мне жутко надоел, Момоту. А как тебе, Наоми?
Куноити проворно соскочила с ветки вниз, приземлившись на землю аккурат перед ним. Выставив вперед длинную ножку, она положила ладонь на бедро и бесстрастно взглянула на него равнодушными зелеными глазами.
- Мне? – переспросила Наоми. Не опуская катаны, она обошла мужчину с боку, капризно надула маленькие губки, – давным-давно. Я же говорила. Предлагаю грохнуть его, и дело с концом.
- На этот раз я, пожалуй, соглашусь с тобой, – гордо вскинула подбородок девушка, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень презрения.
- Вот и славненько, – Наоми не нужно было повторять дважды. Ее ладонь, удерживающая катану, взметнулась вверх, взмыв над головой мужчины.
- Пожалуйста, умоляю, пощадите! – взмолился Момоту, рухнув перед ней на колени, – я сделал это ради моей семьи. Моя жена очень больна. Она умрет, если ей не купить дорогостоящие лекарства. А дайме обещал хорошо заплатить, если я уничтожу сестер Киёмидзу… – проливая горючие слезы, мужчина протянул к ней руки.
- Утихни, скотина. Ты мне отвратителен, – с отвращением сквозь зубы процедила Наоми и наотмашь ударила его по лицу рукояткой меча. Удар оказался такой силы, что мужчина отлетел назад, рухнув на спину, и уже не смог подняться, потеряв сознание. Держа клинок наизготове, куноити двинулась к распростертому на земле телу, намереваясь завершить начатое.
- Остановись, Наоми! – воскликнула Тенши. Подскочив к сестре, она удержала ее за запястье, – а вдруг у него есть дети?
- О, нет… нет… Ради всего святого, только не начинай снова, Тенши! – закатила глаза Наоми, – кажется, мы ясно условились – никакой пощады. Ты со своими миротворческими замашками портишь все дело.
- Может быть, но все же… Вдруг его жена и правда больна, и, убив кормильца, мы тем самым автоматически обречем на смерть ее, а на сиротство – его возможных детей…
- Не забывайся, Тенши, – обрубила Наоми жестко, – мы тоже с тобой сироты и тоже остались без родителей в детстве, но это не помешало нам вырасти и стать полноценными личностями.
- Это разные вещи, Наоми, – возразила Тенши, – мы с колыбели воспитывались в совершенно иных условиях.
- Ты слепа, сестренка. Он же подручный Тадзиявы и буквально час назад пытался убить нас. Хочешь, чтобы я оставила в живых этого подонка ради блага его якобы существующих детишек? Едва ли он, подымая на нас сегодня меч, задумывался об этом! – Наоми нахмурилась, недовольная приступом излишней лояльности сестры к врагу. Эта тяга Тенши к сглаживанию конфликтов и ее неуемная жажда через войну установить мир во всем мире, всегда напрягала Наоми. Однако, как старшая, Наоми была обязана присматривать за сестрой, хотя зачастую в угоду прихотей Тенши ей приходилось поступаться некоторыми своими принципами.
- Пожалуйста, Наоми! – упрашивала девушка, умоляюще сложив ладони. Она так смотрела на нее, хлопая длинными ресницами, что куноити не смогла отказать. Ох, и пожалеет она когда-нибудь об этом…
Редактировала: Compromiss
====== Часть 2 ======
Белая вспышка молнии озарила мимолетным светом богом забытое место, но новый приступ раската грома давно не пугал здешних жителей. Эта привычно хмурая погода, с серыми до безобразия облаками, готова была вечность омывать землю слезами небес, которые именовались дождем. Ветер то поднимался в свой вальс, стуча в стекла окон на пару с брызгами капель, то утихал. Кто-то проклинал надоевший дождь, а кто-то любил его, хоть и молчал, ибо иногда в этом пристанище для наемников говорить, что думаешь, было опасно.
Тенши сидела у настежь раскрытого окна, спокойно следила за пролетающими капельками и вслушивалась, когда те разбивались вдребезги, встретившись с землей.
Новость о том, что сестры Киёмидзу вернулись в преступную ложу, быстро облетела здешнюю округу, породив сплетни. Среди всех беззаконников большую часть составляли мужчины, но не верьте тому, кто вам скажет, что только женщины распускают сплетни. На самом деле мужчины хуже баб!
Кто-то из них благотворил девушек, но таких было немного…. В основном здешняя орава головорезов и любителей легкой наживы ненавидели верхушку преступного мира, каковыми являлись наследницы истребленного рода. Раньше, когда на юных куноити совершалось нападение здешних преступников, девушки жестоко расправлялись с каждым, кто смел думать, что победит. Труп следовал за трупом, и, когда их руки уже по локоть утопали в крови, головорезы, наконец, стали бояться двух дьяволиц и больше никто не пытался нанести удар в спину сестрам. Их боялись, уважали, проклинали и ненавидели, но попыток напасть больше не предпринималось. Хотя было очевидно, что, случись внезапно что-нибудь крупномасштабное, такое как внутренний переворот, эти грязные предатели своих душ, не имеющие в словарном запасе слова «родина», как стервятники накинутся на сестер Киёмидзу. Но и этого не боялись девушки. Наоми никогда не упускала возможности для проверки остроты своего лезвия вонзить его первой в того, кто бросал ей вызов. А если еще и ловила не понравившейся взгляд или чью-то двусмысленную фразу, то было совсем худо. Тенши отлично понимала свою вспыльчивую сестрицу и останавливала ее, если та заходила слишком далеко, как бы охлаждая пыл старшенькой Киёмидзу. Так они дополняли друг друга и являлись отличной командой. Среди прогнившего распутьем и грабежом приюта молодым куноити не было равных в сражении, что иногда удручало их и заставляло скучать. Когда вся жизнь проходит на полигоне, перестаешь вспоминать о другой жизни, которая была когда-то.