— Это в мать, в мать, — закивала Нина Григорьевна. — Ладно, — она поднялась. — Спать пора.
Лиза уже засыпала, когда к ней в комнату пробралась Катька. «Сейчас пытать будет», — вяло подумала Лиза и сделала вид, что спит.
— Лиз, Лиз. Ты спишь?
— Конечно, сплю! — сердито прошептала старшая. — А у тебя очередной приступ лунатизма?
— Лизка, а ну давай колись, что у тебя с Шершавым? — Сестра сразу пошла в атаку.
— Ничего, — отрезала Лиза. — Спать иди.
— Как же ничего. Я же видела.
— Тебя в школе разве не учили, что подсматривать и подслушивать нехорошо? — Лиза села в постели.
— Я только подсматривала. К сожалению, слышно ничего не было, — с обезоруживающей искренностью сказала Катька. — Ну, давай, рассказывай, — и поудобнее устроилась на полу.
— Да с какой стати?
— А не будешь рассказывать, и я ничего не скажу.
— Очень мне интересно, — фыркнула Лиза.
Помолчали. Катька терпеливо выжидала, когда добыча попадет в расставленные сети.
— Что такого интересного можешь мне рассказать ты? — не выдержала заинтригованная сестра.
— Про нас с Кириллом, — был ответ.
«Хорошо, что темно, — Лиза поежилась. — Не видно моего лица». А вслух сказала:
— Договорились. Только ты первая.
— А не обманешь? — Катя спросила на всякий случай, хотя прекрасно знала, что слова своего Лиза никогда не нарушит. Та в темноте помотала головой, Катька выдержала паузу и заявила: — У нас с Кириллом было.
Лизе показалось, что ее ударили в солнечное сплетение. Она подозревала, опасалась, мучилась, но все время надеялась, что наиграется Катька и сбежит, что ничего у них не выйдет. И вот на тебе!
— Ну и как? — Спросила, чтобы молчание не показалось неестественным: сестра ведь ждала реакции.
— Ты не представляешь! — Катерину словно прорвало, и теперь слова посыпались из нее горохом. — Это что-то потрясающее. Чувство такое, что взлетаешь. Правда, конечно, сначала больно было и стыдно даже немного, все-таки первый раз перед мужчиной, и все так странно… Но потом как-то стыд уходит, обо всем забываешь, и хочется только любить его, ласкать, раствориться в нем. У Кирилла родители с Машкой уехали на дачу, и у нас была целая неделя. Целая неделя! Лизка, мы из постели не вылезали. Я домой только ночевать приходила. Но вот если бы еще и ночь. Заснуть с ним рядом, а утром проснуться, обнять и никуда не бежать, а лежать с ним рядышком, целовать, гладить…
Лиза сидела оцепенев. Слова долетали до нее, она их слышала, пыталась даже себе представить Катю с Кириллом, но получалось плохо, словно сквозь пелену, ничего не видно… Провела по щеке и поняла, что плачет.
— И что теперь?
— Как только мне исполнится восемнадцать, мы женимся.
Будто вбила последний гвоздь. Лиза, словно от боли, поморщилась.
— Прекрасно. — Слова прозвучали бесцветно.
— Прекрасно? И это все, что ты можешь мне сказать?
— Кать, у меня же ничего такого не было, — заторопилась Лиза, она вдруг испугалась, что сестра в эту минуту, в этот момент истины все поймет. — Мне трудно вообразить…
— Извини, а Шершавый? — Катя даже привстала. — Он же ни с одной девчонкой так просто разговаривать не будет. А вы целовались.
— Это был единственный в моей жизни настоящий поцелуй, — прозвучало почти трагично. — Я, знаешь, как бедная Лиза у Карамзина, боюсь ужасно. Словно на мне проклятие имени: полюблю и закончу свои дни в нашем пруду.
Катя хихикнула.
— Тебя в честь императрицы назвали. — Подумала немного. — Стой, а Венгр?
— Ты знаешь, я о нем тут забыла совсем. С Венгром как-то все не так. Как с другом. Как с мальчишкой.
— Тоже мне нашла мальчика, — с недоверием произнесла Катя. И оживилась: — Слушай. Если у тебя какие-то вопросы, сомнения, я могу тебе все рассказать. — Она чувствовала, что, пожалуй, первый раз в жизни может чему-то научить сестру, а не наоборот. — Ты только скажи!
— Скажу, если придет время. А сейчас вали спать.
Кате хотелось еще поболтать, но Лиза проявила твердость. Наконец, младшая сестра ушла, скрипнула кровать в соседней комнате, стало тихо. Лиза полежала, вслушиваясь в тишину. За стеной негромко посапывала бабушка, Катька ворочалась еще некоторое время, потом все окончательно стихло.
И только тогда Лиза позволила себе уткнуться в подушку и зарыдать. Глухо, взахлеб, но так, чтоб никто не услышал: этому она научилась еще в детстве.
11
Конечно, Лиза никогда не забывала про день рождения своей сестры. Заранее подбирала подарок, затем тщательно прятала его от гибельного любопытства именинницы и, наконец, в означенный день торжественно и с удовольствием вручала. Катя обычно бывала возбуждена, даже взбудоражена, носилась по квартире, всех задирала, и Лиза чувствовала не только свою причастность к празднику, но и неизменность основ жизни — если Катька девятого января сходит с ума, значит, мир стоит на прочных устоях и пока все в порядке.
Однако в этом году все было по-другому. Дни до дня рождения сестры Лиза буквально считала. То есть просыпалась каждое утро с мыслью: вот, осталось всего девяносто шесть дней, пятьдесят четыре, тридцать два, тринадцать, пять… Каждое утро надеялась, что день принесет сногсшибательную новость — о сокрушительной ссоре жениха и невесты и окончательном разрыве. Было, конечно, совестно: еще бы, желать зла такой взбалмошной и такой любимой сестре! Но оказалось, что есть вещи посильнее совести. И Лиза, через силу улыбаясь, ежевечерне, как бы невзначай, спрашивала: ну и как у вас, все в порядке? Неужто не передумали вешать на шею хомут в таком нежном возрасте? Ну вы и отчаянные ребята! Это стало почти традицией, Катя смеялась и ждала вопросов, чтобы радостно завопить: нет! ни за что! вот такие мы чокнутые влюбленные! Она думала так: смешные вещи Лиза спрашивает для того, чтобы лишний раз всем напомнить, какая же она, Катька, счастливая.
Родители в такие моменты молча, чуть испуганно, переглядывались и поспешно отводили глаза. Они в восторге от свадебных планов, мягко говоря, не были и так же, как Лиза, в глубине души мечтали, что все разладится.
Старшая дочь их понимала, однако виду не показывала. Было бы совсем уж нечестно создать этакий тройственный союз против одной-единственной, ослепленной счастьем Катьки. Мама, естественно, попыталась в день так называемой помолвки, а попросту говоря, в день объявления родителям о свадьбе устроить скандал. Даже закатила самую настоящую истерику, успокаивать ее пришлось всем: и отцу, и Лизе, и даже виновнице слез. Не помогло, к сожалению. Когда Любовь Константиновна, разлепив отекшие от рыданий глаза, слабым голосом спросила у непутевой дочери: ну что, Катенька, ты ведь передумала, правда? — Катерина ответствовала жестко и безапелляционно: ни за что! Четко, с восклицательным знаком. Любовь Константиновна снова глаза закрыла.
Последовали вполне разумные тихие вопросы отца: а как собираетесь жить? а на что? а где? Катька отвечала, почти не задумываясь. Жить собираемся здорово. На стипендию, и Кирилл будет подрабатывать. Здесь. На слове «здесь» последовал рецидив истерики, но уже не такой мощный. Все устали. Лизе казалось, что еще немного, и она сама грохнется в припадке невротических судорог, но сил не было даже на то, чтобы выплакаться.
Ночью лежала без сна. Мерещилось, что когда-то, давным-давно, она через все это уже проходила. Через переживания, безнадежность, через зажатые в горле рыдания. От мыслей приходило какое-то пугающее спокойствие и ощущение безвыходности — так тому и быть.
После душераздирающих сцен в доме установилась тишина. Поняв, что Катерина уперлась, и Лиза, и Никита Владимирович, и даже Любовь Константиновна словно затаились. Авось сама одумается. Но проходили дни, месяцы, а Катя и не думала отказываться от замужества.
Кирилл был официально представлен родителям, и они нашли слабое утешение в том, что хоть, слава Богу, парень вроде бы не подонок. Лиза про себя горько усмехнулась: папа с мамой смирились, пора и мне… Но не тут-то было! Чувствовала себя в кошмаре, в бреду. Мало того что они женятся, мало того что будут жить под одной с ней крышей, так Кирилл еще ее, Лизу, выбрал в советчики! Как ты думаешь да как ты считаешь! А что я могу считать, хотелось Лизе крикнуть ему в лицо, если я, когда тебя вижу, вообще думать не могу!