Еще совсем недавно Катя очень любила бывать здесь. Все ей казалось шикарным, начиная с предбанника, в котором тихо кормились телохранители завсегдатаев. Но сегодня было иначе. Сегодня она видела словно сквозь внешнюю оболочку. Если раньше просто забавляло показное барство, демонстрация богатства, власти, возможности купить практически все — от любви до собачьей преданности, — то теперь это ей претило. Мысль, что и она куплена за деньги, что представляет собой всего лишь дорогую вещь, которую и берегут соответственно цене, что ничем не лучше присутствующих здесь, окунала Катю в черный грязный омут.
Они привычно сели за свой столик, Артем сделал заказ. Осмотрелись. Рядом гуляли чины из городского правительства. Чуть дальше явно телевизионная компания праздновала свадьбу. Катя знала нескольких человек и издалека кивнула им с кислой миной.
Появилась закуска. Артем, любитель традиций, заказал «селедочку», «грибочки», «картошечку», «икорочку» под незаменимую «водочку» в хрустальном «графинчике» (к продуктам питания здесь относились ласкательно-уважительно). Официант с круглой гладкой физиономией, панибратски склонясь, снисходительно расхваливал фирменное блюдо, и Катя поймала себя на том, что сегодня все время хочет назвать его половым.
Почему никогда раньше я не замечала этой странной вежливости, больше напоминающей хамство? Даже нравилось — этакие особенности местного этикета! А ведь если бы кто-нибудь заговорил со мной таким тоном вне стен этого заведения, я бы врезала ему по роже, не задумываясь!
У свадебного стола приглашенные цыгане заладили «Семь сорок», кто-то истошно закричал «горько!». Катя невольно скривилась, отвернулась, наткнулась на вопросительный взгляд Артема, выдала ему постную улыбочку.
Выглядела она послушной, присмиревшей, и Артем довольно полагал, что недоразумение ушло в прошлое. Начал рассказывать ей о последней поездке в Нью-Йорк: как их встречали, чем угощали в ресторане на Брайтоне, напоминавшем кабак на Казанском вокзале, как водили в местные бани с гейшами, на поверку оказавшимися банальными казашками. Катя слушала с рассеянной улыбкой, и Артем, обрадованный ее обманчивым одобрением, стал хвастать тем, что на целый день купил своего школьного друга, проживающего теперь в Америке, и тот за двойную плату возил его по Нью-Йорку на лимузине и, как самый настоящий лакей, открывал и закрывал за ним дверцу машины.
— Под козырек не брал? — ядовито осведомилась Катя, но муж, увлеченный приятными воспоминаниями, сарказма не заметил.
— Нет, — покачал он головой. — Об этом не подумал. Жаль.
— Тебе как будто доставляет удовольствие унижать людей, — она задумчиво теребила салфетку.
Он пожал плечами.
— Просто, знаешь, — он замялся, — приятно было, что я могу именно его, своего школьного друга, на целый день…
— Причем только тех, — она словно не слышала его слов, — которые не могут тебе ответить.
Катя с интересом посмотрела на Артема. У них, у этих сильных мира сего, вдобавок ко всему, еще и масса комплексов. Да они несчастные люди! Постоянно вынуждены доказывать, что они самые крутые…
— Ты не знаешь, через что я прошел, — сказал муж с мрачной гордостью. — Как ползал на карачках, как дерьмо хавал, как трудно поднимался и как меня снова сталкивали вниз. Но я все равно встал на ноги. Я сам сделал себя тем, кто я теперь есть. И я никогда не сдавался. Никогда! — Он ткнул пальцем в ее сторону. — Даже когда жрать было нечего и дружки поджидали на улице, чтобы поучить меня жизни. Зато сейчас у меня есть все, — он откинулся на спинку стула с самодовольной миной. — Но день, когда я заработал свои первые сто баксов, буду помнить всегда, — он сделал многозначительную паузу и затем отчетливо произнес: — Семнадцатое апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года. Так-то.
Катя рассеянно улыбнулась, кивнула. Выпила вина. Она производила впечатление человека, утомленного проведенным днем. Лениво переставляла руки, с томной грациозностью резала мясо и маленькими кусочками отправляла его в рот, задумчиво жевала, немного наклонив голову вправо. Ничто не говорило о том, что она не только внимательно слушает своего супруга, но и запоминает каждое его слово.
Пришла очередь кофе и десерт. Катя поковыряла ложкой мороженое. Артем крикнул официанту, чтобы тот принес коньяк. Когда перед ними появились пузатые рюмки с янтарной жидкостью, снова серьезно заговорил.
— Катерина, — сказал он. — Давай махнем за нас с тобой. Чтобы не было больше ссор. Если, конечно, ты чего не выкинешь, — все же решил нужным добавить он.
Катя молча пригубила коньяк, Артем выпил залпом, как водку.
— Теперь домой.
Он расплатился, не посмотрев в счет и как всегда бросив на стол щедрые чаевые, встал. Дожидаться, когда Катя закончит десерт, по обыкновению, не стал и, не оглядываясь, пошел к выходу. Она спокойно поднялась и направилась за ним следом. Раньше бесконечно раздражала его манера, сегодня же вечером ей было наплевать и на это.
Дома Артем долго раздумывать не стал. Он несправедливо считал, что отношения с женщинами проще всего улаживать в постели. Необычная смиренность обычно своенравной жены умиляла и возбуждала его. Это давало ему ощущение власти и победы. У Артема даже промелькнула в голове странная ассоциация — он подумал, что так должен чувствовать мужчина, который только что объездил горячую лошадь. И странное послушание Кати нисколько не насторожило его, скорее обрадовало.
Кончив, он не пошел в ванную. Ссылаясь на усталость, накрылся одеялом и скоро заснул. Катя, напротив, тщательно вымылась. Выйдя из ванной, долго стояла, смотрела на спящего мужа, испытывая редкое и пугающее умиротворение.
Убедившись, что Артем спит крепко, она спокойно прошла в его кабинет, сняла со стены картину и хладнокровно набрала число: 17486. Дверца тихо открылась. Взяв несколько толстых пачек, Катя аккуратно закрыла сейф, повесила картину обратно, осмотрелась. Все было в порядке — на этот раз никаких следов.
Она вернулась в спальню и спрятала деньги в комоде, в своем белье. Пускай до завтра полежат здесь, а там видно будет.
Артем громко всхрапнул, заворочался. Катя обернулась и долго пристально смотрела на его нелюбимое лицо, с холодной бездушной ясностью принимая тот факт, что этой ночью она спокойно могла бы убить человека.
13
Лиза молча наблюдала, как Катя с излишней небрежностью достает из сумочки сверток — самый обычный, в газетной бумаге, туго перехваченный резинками.
— Вот это, — Катя положила сверток на стол. — На несколько дней.
— Мне, конечно, не стоит спрашивать, что там, — сказала Лиза и взвесила сверток на ладони. — Не тяжелый.
— Потом, потом все объясню, — гостья встала. — Очень выручишь, если спрячешь это на время.
— Хочется верить, — Лиза тоже поднялась, — что ни в какую историю ты не влипла.
Катя старательно-беззаботно рассмеялась.
— Не бойся, никакого криминала. — И тем же тоном: — Тебя подбросить куда-нибудь? Машина внизу ждет.
— Спасибо, нет. Мне позже выходить.
— Тогда счастливо оставаться.
— Пока.
Лиза закрыла за ней дверь, и озабоченность, которую она скрывала, тенью наползла на лицо. Сразу, как только Катя позвонила ни свет ни заря, Лиза почуяла неладное. Слишком уж деланно-спокойным был голос сестры, в котором то и дело пробивалась взбудораженность. А цена ее душевных подъемов была хорошо известна.
И такая странная просьба! Подержать у себя невзрачный сверток, тщательно завернутый в газету. Надеюсь, там не наркотики и не деньги. И не оружие.
Лиза подошла к столу, снова взвесила на руке упакованную тайну, словно пытаясь узнать, сколько весит оставленная ей на попечение опасность. Получалось, что немного, — но это не успокаивало. Окинула взглядом комнату. Ни одного потайного местечка. Да и что скрывать от себя самой? Потрогала корешки книг на полках и решила пойти давно испытанным путем: сунула сверток за книги. Отошла, посмотрела, не заметно ли. Получилось заметно — тома, которым поручили охрану чужой собственности, стали немного выпирать вперед. Лиза подравняла под них остальных постояльцев полки. Снова посмотрела, стало значительно лучше.