Шанай вывел ее из задумчивости, оборвав себя на полуслове:
— Знаешь, мне немного не по себе, когда ты так на меня смотришь.
— Это твой лосьон после бритья так сильно пахнет? — спросила она. В комнате было не продохнуть от тяжелого аромата.
Шанай расплылся в довольной улыбке:
— Последняя новинка. В Штатах это сейчас самый писк. Классно, правда?
Микки потянула носом воздух и поморщилась.
— Отвратительно, — ответила она и тут же прикусила язык, увидев, как мгновенно сник Шанай.
— В следующий раз куплю что-нибудь другое. — сказал он, медленно подбирая слова.
Микки наклонилась к нему через стол и извинилась:
— Прости, я слишком резко выразилась.
— Нет-нет, — заверил ее он. — Ты имеешь полное право так со мной говорить.
«Милый добрый Шанай, — улыбнулась про себя Микки. — Ты все такой же. Как старый коврик под дверью с надписью "Пожалуйста, вытри об меня ноги"».
— Ну, — перешел к расспросам он, — а ты как здесь?
Микки ответила не сразу. Ей вдруг вспомнился Шон и времена, когда они были вместе. Но она отогнала мысли о своем американском приятеле. Они созванивались несколько раз, он говорил нежные слова, сочувствовал ей, но при этом оба понимали, что будущего у них нет.
Шанай глядел на нее, не скрывая восхищения.
— Ты так прекрасно выглядишь! — выпалил он.
Девушка улыбнулась и, повинуясь внезапному порыву, накрыла своей рукой его руку.
— Ты тоже, Шанайбхаи, — сказала она и спросила, что заставило его вернуться в Бомбей.
Он посмотрел на нее с удивлением.
— Шутишь? Неужели не догадалась? Конечно же, я приехал из-за тебя.
— Видишь ли, милая Микки… если ты хочешь, чтобы тебя начали воспринимать в деловых кругах всерьез, тебе следует появляться на всех этих корпоративных вечеринках… ну, ты знаешь… всякие там пиар-кампании, которые организуют банкиры. Что там «Чемберс»? А «Бельведер»? Надеюсь, ты уже получила приглашения вступить в эти клубы?
Микки внимательно слушала умудренную опытом даму в шуршащем чандерском сари, с подкрашенными хной волосами и множеством украшений на пальцах и запястьях. Госпожа Амриты (или Ами) Кумар — близкая подруга ее матери — нравилась Микки. У этой дамы были большие связи. Представительница аристократической семьи, она, как и мать Микки, вышла замуж за человека незнатного. Правда, в ее случае это был военный, который сделал дипломатическую карьеру и даже стал послом. Микки часто обедала с Ами. Поначалу госпожа Кумар разговаривала с ней покровительственным тоном, как с маленькой дочкой лучшей подруги, но вскоре Микки вежливо и твердо заявила, что предпочла бы общаться на равных. Ами с облегчением рассмеялась.
— Спасибо, что ты заговорила об этом. Мне и самой было как-то не по себе. Нет, я тебя, конечно, очень люблю, но разыгрывать из себя заботливую мамочку — б-р-р!
Микки встала, обошла круглый столик, за которым они сидели, и поцеловала Ами в щеку.
— Значит, ты не против, если мы станем подругами? А можно не звать тебя тетей? Ведь я уже не девочка.
— Конечно! Зови меня Ами, милая, — тут же предложила госпожа Кумар, — так я чувствую себя моложе.
После этого все пошло на лад. У Ами детей не было, и она жила в свое удовольствие, общаясь с многочисленными друзьями по всему миру. Свою огромную квартиру она называла: «Моя перевалочная база в Бомбее». И хотя эти хоромы ничем не походили на временное жилье, аристократка Ами считала своим домом не их, а большой дворец из красного камня, стоящий на вершине холма посреди огромного парка в штате Пенджаб — жемчужину архитектуры, фотографии которой печатались в глянцевых журналах.
Однако и в «перевалочной базе» было на что посмотреть: старинные серебряные рамки с выцветшими фотографиями легендарного отца Ами, принца Парамджита, ее красавицы-матери, принцессы Урмиллы, и брата, который умер в возрасте десяти лет от какой-то неизвестной болезни, а еще бесценный антиквариат — часть приданого Ами: миниатюры, подносы, подсвечники, персидские ковры, золотые кубки, столовое серебро с фамильным гербом, резная мебель и целая коллекция старинного огнестрельного оружия.
Ами чем-то неуловимо напоминала Микки мать. В детстве она всячески уклонялась от редких попыток матери приласкать ее, взять на руки или поцеловать, вероятно, чувствуя, что та делает это через силу. Любое соприкосновение, любой физический контакт с другим человеком вызывали у Мальтибен Хиралаль глубокое отвращение. Она даже рукопожатий избегала, и Микки отлично помнила, как недоволен был отец, когда его супруга приветствовала иностранных партнеров мужа формальным поклоном со сложенными у груди руками. «Но ведь у нас в Индии не принято, чтобы женщина пожимала руку с незнакомому мужчине», — объясняла та, а отец язвительно отвечал: «Почему только незнакомому? У вас не принято дотрагиваться даже до мужчины, которого вы взяли себе в мужья». Мать краснела и отводила глаза.
Конечно, Ами была права: Микки следовало вращаться в деловых кругах. Но на заседаниях международного благотворительного клуба «Ротари» она чуть не уснула под нескончаемые официальные речи и сплошные разговоры о гольфе. А в женской лиге Индийской торговой палаты, куда ее уговорили вступить обнаружила разодетых, тщеславных и самовлюбленных дам, носившихся с какими-то безумными прожектами. Микки помнила их еще с тех времен, когда училась ходить на лужайке перед зданием клуба «Ротари», и теперь изо всех сил пыталась делать вид, что ей интересны их разговоры. Они хвастались друг перед другом покупками, обсуждая оптовые цены на сладкие лимоны, для которых сейчас не сезон, и на бриллианты, для которых всегда сезон, а Микки чувствовала себя не в своей тарелке: ей не хватало терпения выслушивать их лицемерные замечания и вникать в подковерные интриги. Впрочем, дамы так и не приняли ее в свой крут: были вежливы, но держали дистанцию.
Будущее «Хиралаль Индастриз» все еще оставалось туманным. Раманбхаи перестал, ограждая Микки от решения деловых вопросов, проводить длительные совещания со «своими людьми» за закрытыми дверями, но эти совещания, насколько она могла судить, не приносили никакой пользы. При этом, не говоря ничего конкретного, Раманбхаи все же дал ей понять, что очень недоволен ее сближением с Шанаем, охарактеризовав его как «недостаточно взрослого» и «неопытного в таких делах». Но Микки решила не замечать этих уколов. Она пришла к выводу, что они неизбежны, ведь Раманбхаи очень ревностно относился ко всему, что касалось «Хиралаль Индастриз», стремясь, чтобы компания оставалась на высоте и после смерти ее хозяина. Вот только Микки очень хотелось, чтобы Раманбхаи перестал руководить каждым ее шагом. Он так ее опекал, так стремился уберечь от всех трудностей бизнеса, что невольно напрашивалась мысль: а не скрывает ли он от нее что-то важное. Юристы и экономисты отца были то ли слишком бесхребетны, чтобы сказать ей всю правду, то ли слишком преданы Раманбхаи.
Размышляя над этим, Микки склонялась к идее обратиться за помощью к Ами. Ей нужен был союзник, человек, которому она могла бы доверять, с которым имела бы возможность посоветоваться. А поскольку никто внутри доставшейся ей по наследству финансовой империи не хотел делиться информацией о реальном положении дел, оставалось только прислушиваться к сплетням.
— Мама, скажи мне правду, — расспрашивала Алиша. — Сколько точно у нас осталось денег? Что нам оставил папа… если вообще что-нибудь оставил. Или все досталось этой сучке?
Лилабен посмотрела на дочь, не в силах осознать вопрос. Алиша рассердилась:
— Ну что это такое! Ты знаешь, который час? Уже почти время обеда. Посмотри на себя… Даже служанка постеснялась бы ходить в таком виде.
Лилабен запахнула на себе халат и заплакала. Алиша с трудом поборола искушение ударить ее.
— Прекрати, мама! Чуть что, так сразу реветь! Думаешь, твои слезы помогут нам выбраться из этой дыры? Нет. И нечего плакать! Как же ты мне надоела. Как мне надоела эта жизнь. Вот ты сидишь здесь и пьешь, жалея себя… А меня ты пожалела? Тебе, возможно, кажется, что твоя жизнь прошла… но моя-то только начинается, и я не собираюсь провести ее, сидя с тобой в этом болоте. Как только я узнаю, что у нас хватит денег на билет подальше от этой мусорной кучи, ни на минуту здесь не задержусь. И — слушай меня внимательно — обратно я не вернусь. Слышишь, я не буду торчать тут с тобой всю жизнь. Я уеду, уеду, уеду. Ну же… скажи: где деньги?