Девушка пошла в комнату к матери посмотреть, допила ли та чай. Лилабен стояла возле окна, отрешенно уставившись на улицу.
— Мама! Ты что, опять пила те таблетки перед сном? Ты только взгляни на себя, на что стали похожи твои глаза!
Не в силах больше смотреть на мать, Алиша отвернулась.
— Пожалуйста, дочка, не начинай. Мне так плохо, а без таблеток было бы совсем худо. Мама всегда говорила: «Лила, у тебя в жизни будет все, кроме семейного счастья. Это написано у тебя здесь», — она постучала себе по лбу. — Видно, такая уж у меня судьба. Это даже в моем гороскопе написано.
Алиша поняла, что сейчас последует очередной длинный монолог из серии: «Ах, какая я несчастная!» — и попыталась перевести разговор в другое русло:
— Мам, а тебе не кажется, что нам надо показаться на похоронах?
Несколько секунд Лилабен смотрела на нее, вытаращив глаза, а потом закричала:
— Ты что, с ума сошла?! Вот дурочка! Как скажет, так хоть стой, хоть падай! Да кто же нас туда пустит? Разве ты не знаешь, что вся эта семейка нас ненавидит? Забыла, как они нас унижали? И ты собираешься пойти туда, чтобы тебя вытолкали взашей, как последнюю попрошайку? Нет уж, только через мой труп! Даже если я все потеряю, при мне останется моя гордость.
Лилабен достала серебряную коробочку с листьями бетеля и стала готовить себе привычную жвачку. Алиша посмотрела на мать с отвращением.
— Мама! — сказала она резко. — Папа терпеть не мог, когда ты жевала это. И всегда сердился. Бр-р, гадость!
Лилабен с мольбой и мукой взглянула на дочь.
— Дочка, ну я же просила тебя: не сегодня. Обещаю тебе, я покончу с этим, но не сейчас. Пожалуйста…
Алиша убежала в свою спальню и, с силой захлопнув дверь, ничком упала на кровать. Она проклинала всех и вся, а больше всех — отца. Как несправедлива жизнь! Вот Маллика, та уже пять лет как живет и учится в Америке. Пять лет! А она, Алиша, торчит тут, в Индии. В этом проклятом Бомбее. И теперь, из-за смерти отца, может застрять здесь навеки. Алиша ненавидела свою школу. Там такая скукотища. Папа обещал на будущий год отправить ее в Америку. Конечно, мама была против. Она вообще никуда не желает отпускать дочь, даже на похороны родного отца. «Ну и ладно, а я все равно пойду! — упрямо подумала Алиша. — Пусть мать кричит сколько угодно, но я больше не собираюсь прятаться. Я хочу посмотреть им всем в глаза. Ну, что они мне сделают? Что сделает эта Маллика? Интересно, какое будет выражение лица у этой богачки, когда я явлюсь к ним в дом? Да, они все будут на меня пялиться. И что теперь? О папиной любовнице и побочной дочери давно известно, тоже мне секрет нашли. Но теперь я добьюсь, чтобы нас официально признали. Я пойду в Шанти Кутир на правах второй дочери Сетха Хиралаля — дочери, которую он так и не признал!»
В этот день слуги в Шанти Кутир поднялись чуть свет, чтобы подготовить большой зал для похорон. Ожидалось много народу, и все очень важные люди. Принесли гирлянды и цветы. Микки наблюдала за всеми приготовлениями, даже за тем, как на тюфяки, которыми застелили полы поверх больших ковров, надевали чистые белые чехлы. Она не проронила ни слезинки.
Раманбхаи тоже приехал пораньше, чтобы за всем проследить. «Хорошо, что он пришел, — подумала Микки, — а то явилась бы Анджанабен и стала бы тут всеми командовать».
Тела ее родителей лежали на роскошном ковре в большом зале под огромной люстрой. Их завернули в бесценные покрывала из джамаварской шерсти. Девушка отметила, что матери сделали макияж и прическу и надели сари из французского шифона — у нее таких много было. И еще кто-то срезал с головы у покойницы прядь волос, попытавшись замаскировать это место красным синдуром. [1]А ведь при жизни мама никогда им не пользовалась. Хоть бы у нее, у Микки, спросили… Девушка перевела взгляд на отца. Надо же, раньше она не замечала, что у него такая жесткая линия рта. Или это смерть наложила свой отпечаток? Баччхубхаи — так его все звали — был мертв, но его губы кривила презрительная усмешка. «Интересно, — подумала Микки, — хоть кто-нибудь жалеет о том, что его не стало? А я сама?..»
Микки знала, что на похороны придется идти в белом. Тетя Анджанабен достала из огромного дубового шкафа ее матери два свернутых сари из кисеи со скромным узором из вышитых маргариток.
— Вот, Микки, надень одно из них. Твоей маме они очень нравились, а теперь достанутся тебе. — Помолчав, она добавила: — Прости, я ляпнула не подумав. Теперь в этом доме все принадлежит тебе. Печально… Как это грустно, когда ребенок остается без отца и матери. Но помни: мы всегда рядом. Я, твои двоюродные братья и сестры, Раманбхаи, все, все мы…
Микки взглянула на тетку, с трудом скрывая неприязнь. Вот несносная старуха! Но приходилось держать себя в руках. «Бедная тетя Анджанабен, — сказала себе она, — по сути, всего лишь безобидная старая сплетница, которой просто нечем себя занять. Да, конечно, она иногда принимается плести интриги и пытается помыкать остальными, но никто не воспринимает ее всерьез». Микки знала, что ее тетку недолюбливают. Мать всегда держала бесцеремонную и крикливую Анджанабен на расстоянии, относилась к ней с презрением и часто жаловалась папе, что его сестра вечно повсюду сует свой нос и от нее слишком много шума. Да и сама Микки в детстве тоже не любила ездить к тетке в гости и играть с ее единственным сыном Шанаем. С ним она давно не виделась и сегодня равнодушно поинтересовалась у Анджанабен, как он поживает, неужели так и колесит по Америке, приторговывая всякой всячиной.
Почувствовав на себе взгляд тетки, Микки постаралась подавить раздражение, которое вызывали украшенное вышивкой нейлоновое сари Анджанабен, дешевые побрякушки, растрепанные волосы и бегающие глазки. Она через силу улыбнулась, вздыхая про себя: «Что делать, придется ее терпеть. По крайней мере сегодня».
А Анджанабен тем временем без умолку тараторила об успехах своего драгоценного сыночка, который унаследовал ее деловую хватку. Сама она занималась в основном тем, что скупала и перепродавала все, что под руку попадется, — от ахмедабадских сари до посеребренных десертных блюд. Шанай действительно пошел по ее стопам: чем он только не торговал: и масличными семенами, и макулатурой, и химическими реактивами, и запчастями к электронике, и пшеницей, и одеждой или даже подержанными телевизорами. В принципе, все его сделки приносили неплохой доход. Но слишком уж мелко он плавал. Микки даже передернуло, когда она вспомнила, как Шанай однажды позвонил ей в общежитие, долго и заботливо расспрашивал о здоровье, а потом перешел к главной цели своего звонка: «Ты, часом, не знаешь, может, кто-нибудь купил бы крупную партию индийского хлопка? На этом можно неплохо наварить». Но она тут же одернула себя: Шанай всегда присылал ей на день рождения подарки, хоть и дешевенькие. Скорее всего это были пробники, которые доставались ему бесплатно, но то, что все эти годы он помнил о дате ее рождения, подкупало. «Не будь такой злюкой, — сказала она себе, — ведь есть же у него и хорошие черты. К тому же иногда он может быть полезен».
— Не забудь расправить край сари на плечах, — проговорила тетя Анджанабен, выводя девушку из задумчивости.
Микки нехотя взяла в руки мамино сари. Она привыкла к национальной одежде, которую с детства приходилось надевать по праздникам, но все равно чувствовала себя в сари скованно. Одевшись, Микки критически оглядела себя в зеркале. Они с теткой немного поспорили о том, стоит ли девушке подводить глаза. Без косметики, или, как она выражалась, «без глаз», Микки чувствовала себя раздетой. Потом она нарисовала себе между бровей маленькое бинди темным карандашом для глаз и поправила кружевной лифчик, чтобы не было видно бретелек. Чанду не успела сшить ей новый топ под это сари, а старые были слишком вызывающими для похорон. Микки с трудом сдержала усмешку, представив, как у стариков потекут слюнки при виде соблазнительно глубокого выреза ее полупрозрачной белой блузки, сквозь которую просвечивает лифчик фирмы «Gossard». «Что ж, пусть старые хрычи немного помечтают», — подумала она, поправляя складки сари и оставляя открытым пупок. Мама этого терпеть не могла: «Микки, как тебе не стыдно, у тебя же видна пуговица на животе!» «Мамочка, так ведь в этом и задумка», — ухмылялась в ответ Микки и поспешно выскальзывала из комнаты. Но сегодня все взоры будут устремлены на нее. И роль, которую судьба так внезапно заставила ее играть, требует, чтобы она была одета подобающе.
1
Синдур — свинцовый сурик, красная краска. Индийские женщины используют синдур для покраски пробора, это указывает, что женщина замужем.