Возвращаясь как-то из школы в детдом, он не свернул на улицу с высокими тополями, спустился к вокзалу и, стараясь быть спокойным, пошагал вдоль железной дороги по тропинке. Едва пригород остался позади, уселся под кустам, снял ботинки и бросил их в куст. Фуражку зарыл в землю. Продукты из портфеля достал, завязал в узелок и двинул дальше нищим. Теперь никто его не задерживал. Разведчики всегда обходили большие города, и он обходил их. Путеводителями служили в основном два слова: «Москва» и «фронт». Слово «Москва» читал на дощечках, прибитых к столбам, слышал из разговоров. Слово «фронт» тоже слышал и ещё читал его на бортах машин. Ночевать просился в избы.
Так дней пятнадцать прошли без особых происшествий. Конечно, он уставал в первые дни, но потом привык. По ночам, там, где садится солнце, слышался гул, и Геня решил, что фронт близко.
4
В один из дней он шёл лесным просёлком. Деревни ему не встречались. Незаметно стемнело. Куда идти? Подул ветер, зашелестели листья деревьев. Он припустил бегом, бежал долго и совсем сбился с дороги. Но не сидеть же было в лесу. И он бросился бежать наугад. Сердце колотилось сильно, не хватало воздуху. Вдруг в стороне мелькнул огонёк, фыркнула машина. Что-то рвануло штанину, впилось в ногу и в живот. Колючая проволока. Подлез под неё. Мимо проползла машина, на миг осветила фарами землю, свет погас, и машина умчалась. Где-то прокричал человек. Геня хотел побежать на человеческий голос, как вдруг впереди взвился в небо косой столб огня, земля колыхнулась, и страшный грохот придавил его к земле. Он закрыл глаза, заткнул уши пальцами упал на землю и затих…
Очнулся в землянке на топчане. У стены были сложены ящики. Рядом с ними на кровати, сделанной из досок, лежал человек в военной форме. Волосы у человека рыжие, короткие, голова большая. Рыжие усы, толстый нос, над закрытыми глазами белые пучки бровей.
— Куда я попал? — прошептал Геня, глядя на человека.
Маленькие глаза у военного раскрылись, он сел.
— А, проснулся! Долго же ты спишь. Я не дождался, пока ты очнёшься, и тоже вздремнул.
Военный встал и едва не упёрся головой в брёвна потолка.
Это был старшина батареи артиллерийского дивизиона тяжёлых дальнобойных орудий. Старшину звали Петром Васильевичем Андриановым. Несколько дней назад дивизион прибыл на это место, окопался и в прошедшую ночь открыл огонь по врагу. Сам Пётр Васильевич с вечера находился у старшины соседней батареи. После первого залпа Андрианов отправился в потёмках к себе и по пути чуть не наступил на что-то лежащее у куста. Старшина думал, это дохлая собака. Но при очередном залпе орудий понял — на земле лежит человек. Андрианов поднял его, послушал сердце и снёс в свою землянку. Беседовали они долго. Вначале задавали друг другу вопросы, потом задавал только Андрианов и, слушая ответы, чмокал своими большими губами и качал головой.
Старшина был родом из Орловской области. Уходя на войну, оставил там троих детей, жену.
Орёл находился в руках фашистов. Старшина постоянно думал о своих родных. И бездомный исхудалый мальчик с серьёзным лицом, с речью взрослого человека нагнал на него тоску.
То, что старшина не выспрашивал всё, как милиционер, а просто слушал, покачивая головой, подбодрило Геню. Он решил, что здесь скрывать нечего, и рассказал всё начистоту.
— Плохи, брат, дела, плохи твои дела, — говорил старшина, прослушав рассказ, — фронт тебе, Геня, не перейти. Это уж точно. Погибнешь там, как комар на огне, и дыма никто не заметит.
Андрианов рассказал, что Ленинград окружили и сейчас туда не пробиться.
— Самое верное, надо переждать, — советовал он. — А как прогоним фрицев, тогда и поезжай к матери.
Поговорив, сходили они к походной кухне. Худой, похожий на журавля с картинки, повар налил Гене в котелок борща, в крышку от котелка наложил макарон с мясом. Всё было очень вкусно.
Потом весть о поселившемся в батарее мальчике разнеслась среди артиллеристов. Больше того, все видевшие его говорили, что мальчик на редкость странный. Рассуждает как взрослый, прочитал уйму книг и беседует на любую тему. Солдаты и младшие офицеры изредка приходили в землянку старшины и хохотали там, слушая «философа», как они окрестили Геню.
В одну из суббот в расположение батареи приехал командир полка полковник Киреев. Он приехал в час отдыха. Солдаты и офицеры купались на озере. И когда дневальный крикнул во всё горло: «Дивизио-о-н, смирно!», только двое дежурных и часовых стали навытяжку. День был солнечный, тихий. Полковник обошёл орудия и двинулся вдоль землянок, изредка заглядывая в них. Дневальный шёл следом. Подходя к землянке старшины, полковник услышал взрыв хохота. Он удивлённо взглянул на дневального, спустился по ступенькам и открыл дверь. На коротком толстом чурбаке, лежавшем посередине землянки, сидел худенький черноволосый мальчишка. Руки у мальчишки сложены на груди, а глаза внимательно осматривают окружающих его солдат и офицеров.
— Ну ладно, — говорил младший лейтенант Авдеенко, сдерживая смех, — вот ты говоришь: Анне Карениной не давали покоя, преследовали её, не пускали гулять, ругали её и в конце концов отняли ребёнка. Поэтому она бросилась под поезд. Но скажи: разве она права в том, что обманывала своего мужа?
— Если человека не заставлять жить так, как он не хочет, он и обманывать не будет. Я же Петра Васильевича не собираюсь обманывать.
Все засмеялись.
Кто-то заметил полковника и крикнул «смирно!»
Полковник махнул рукой, сказал «вольно» и присел. Ему батарейный уже докладывал о мальчишке, и он тогда ответил: «Ладно, пусть пока поживёт, откормится».
Поговорив с Геней, полковник, уходя, приказал дневальному:
— Передайте старшине — надо одеть мальчика по форме. Неудобно так.
Эти слова окончательно решили Генину судьбу. В воскресенье он со старшиной съездил в соседнюю зенитную батарею. Там солдатами были одни женщины. Ему нашли сапоги, гимнастёрку, и вернулся он в свою батарею уже форменным солдатом. А вечером старшина сидел за столом с ручкой в руках. Перед ним лежал свёрнутый вдвое лист анкеты. Геня сидел напротив, привинчивал к пилотке звёздочку.
— Значит, так, — говорил Пётр Васильевич, — теперь, Фролов, ты солдат. Поставим тебя на довольствие. Присягу давать ещё молод, но пока и без неё поживёшь. А дело найдём тебе. Может, майор вестовым возьмёт, может, в штаб заберут, а может, у нас останешься. Пока запишем… Звать Геннадием. Отчество?
Геня пожал плечами.
— Не знаю. У меня его нету.
— Гм… Что ж, и не помнишь, как батьку звать?
— Я ни разу не видел его.
— А в метрике не смотрел?
— Нет, не смотрел.
— Да-а.
Старшина походил по землянке.
— Вот что, Фролов, — сказал он, — у меня сыновья Петровичи, так как я Пётр. Хочешь быть Петровичем? Раз отрубил — и на всю жизнь тебе полное имя.
— Давайте, Пётр Васильевич, — согласился Геня, — буду теперь Геннадием Петровичем.
Подсчитали возраст Геннадия Петровича, для порядка увеличили на два года и покончили с анкетой.
5
В свободное время старшина ходил гулять с Геннадием Петровичем. Так стали звать его все на батарее. Да Геня и сам отвечал на вопрос: «Кто идёт?» — «Гвардии рядовой четвёртой батареи второго дивизиона Геннадий Петрович Фролов».
Впервые так отрекомендовал он себя высокому толстому генералу во время осмотра личного состава. Геня стоял самым последним в шеренге. Генерал шагал в сопровождении трёх офицеров медленно. Изредка останавливался, что-нибудь спрашивал у солдат, выслушав ответ, кивал и шагал дальше. Дошла очередь до Гени. Генерал на секунду замер. Командир батареи хотел что-то доложить генералу, но тот бросил коротко:
— Кто такой?