Равана знал эту дорогу. Когда-то он вторгся сюда во главе победоносного войска ракшасов… когда-то, в старые славные времена…
И внезапно странная мысль пришла в единственную голову влекомого на муки ракшаса: "Как же я победил Яму в тот раз, если сейчас я волочусь за ним выжатой тряпкой? Может быть, это потому, что тогда я был еще жив?.."
У Раваны не нашлось ответа на этот вопрос.
Царь ракшасов полагал, что вполне представляет себе ожидающие его муки, ведь он уже однажды спускался в Нараку и видел, что там делают с грешника-чи. Но, как вскоре выяснилось, одно дело — наблюдать за мучениями со стороны и совсем другое — испытать их на собственной шкуре.
Зря надеялся Равана на природную нечувствительность к боли — здесь, в Преисподней, его чувства обострились тысячекратно, и даже легкий укол иголкой ощущался как боль от стрелы, пронзившей тебя насквозь!
А мучители пользовались далеко не иголками.
Поначалу Яма определил его в Пятый ад, Риджи-шу, где грешников терзали дикие звери, змеи, ядовитые насекомые, черви, огонь и колючие шипы. Однако очень скоро слуги Князя Преисподней поняли свой просчет! Раване в какой-то степени даже понравилась Риджиша. При жизни великий ракшас всегда тяготился покоем, с радостью окунаясь в битву, а здесь ему предлагали вечный бой! Пусть неравный, безнадежный, когда ты один против всех, когда тебя раз за разом заваливает горячими телами и острые клыки рано или поздно все равно впиваются в твою глотку… Но, прежде чем умереть в очередной раз, ты успеваешь проломить десяток-другой черепов, свернуть пару шей — и у тебя создается иллюзия, что ты умер не зря или по крайней мере — недаром! Оживая через мгновение и бросаясь в новую бессмысленную схватку, ты чувствуешь на губах терпко-соленый привкус чужой крови, крови врага, врага поверженного — и любые страдания в настоящем или грядущем отступают перед этим упоительным ощущением! Что муки ада! Призрак, мара, рассветный туман! А реальность — вот она! Мучимый схватывается с мучителем, мертвый — с неживым, и уже просто некогда замечать жала змей и шершней, а давить вгрызающихся в стопы ног червей можно с большим экстазом, чем некогда — любить покорную твоей воле женщину…
И в то мгновение, когда ярость выплескивается утробным ревом, когда под твоими пальцами с хрустом ломаются шейные позвонки, а в уши врывается предсмертный хриплый вой, — в это мгновение ты почти счастлив!
Ад?
Рай?
…Когда бывшего Десятиглавца забирали из Риджищи, он отбивался, пока мог. А потом — еще. Его ждала зловонная река Вайтарани, чье название словно в насмешку означало "Переправа", — кипящая стремнина нечистот, слизи и крови пополам с гноем.
На этот раз киннары оказались предусмотрительнее: вынырнув из гнойной жижи, скользкая тварь обвила щупальцами и потащила на дно. Равана вырывался, грыз зубами губчатую плоть — тщетно. Омерзительное месиво сомкнулось над его единственной головой…
Изредка тварь давала ему возможность подняться на поверхность и вдохнуть глоток смрадного воздуха — затем снова увлекая в отвратительную пучину. Здесь тоже обитали какие-то существа, Равана ни разу не смог их рассмотреть в окружавшей его мутной мгле, но обжигающие укусы ядовитых зубов ощущал постоянно.
Вместо боя — затхлое и вонючее бездействие.
Ад?
Хуже?
Это продолжалось долго. Очень долго. Десять лет? Двадцать? Пятьдесят? Вечность?
Он не знал.
Самым страшным было другое: ощущения со временем не притуплялись. Привыкнуть к смраду, объятиям твари-надсмотрщика и омывающему тело потоку нечистот было невозможно, а укусы обитателей Вайтарани перестали обжигать, вместо этого выворачивая тело наизнанку.
Впрочем, терпеть Равана умел. Терпеть муки — и ждать. Не зря же в свое время великое подвижничество ракшаса едва не поколебало основы Вселенной!
Грешник из грешников чувствовал, что муки постепенно сводят его с ума. К страданиям телесным добавлялись еще и страдания мятежной натуры: невозможность изменить свою судьбу, вырваться, бежать или хотя бы погибнуть вновь, отомстив своим палачам.
Лишь одно не давало ракшасу окончательно окунуться в черную пучину безумия, которая все равно не спасла бы его от мук.
Надежда умирает последней. Она остается даже тогда, когда тело твое уже мертво, а душа мучается в аду на грани полного распада.
И вот однажды…
О, это благословенное "однажды"! Он ждал его целую вечность, верил в него — и дождался!
Когда проклятая тварь в очередной раз дала ему возможность вдохнуть воздух Преисподней, напоенный миазмами, Равана ощутил, что оковы-щупальца ослабли.