Философия постмодернизма, бессмысленное современное искусство, оборот бумажных денег и участие в общественных движениях в защиту пустоты — все это развило в людях с высшим образованием качество, которое, вообще-то, образование обязано устранять.
Это такое лакейское качество — соглашательство. Его еще называют «релятивизм». Это умение принять любую точку зрения, понять и то, и другое и все счесть имеющим право на существование. Умение это именуют не релятивизмом, но плюрализмом оценки, толерантностью. В больших дозах толерантность необходима лишь определенному субъекту — холую.
Холуйство предполагает умение соглашаться — слуге надо соглашаться со всяким новым пожеланием господина, даже противоречащим былому. А вот гражданин так называемого «открытого общества», блюдущий достоинство, он должен бы в юности обучится правилу прямой спины. Есть вещи, которые нельзя принимать никогда: начиная с бытового предательства и кончая угнетением себе подобных. Это просто правило такое.
Ан нет, не обучился гражданин. Как открыть счет и как пользоваться банкоматом обучился, а порядочность не преподавали — заменили толерантностью.
То, что гражданину открытного общества ежедневно приходится лицемерить, жать руки ворам и прохвостам, в анонимном интернетном общении доведено до превосходной степени — и это развило в людях гипертрофированное холуйство, невероятную способность адаптироваться к любой мерзости.
Интернет оказался не школой свободы, но школой хамства и холуйства одновременно. Мало того, что всякий может нахамить — но практически всякое хамство можно простить.
Практически любой из вас одновременно участвует в пяти разговорах, причем половина из этих разговоров опровергает другую. Вы общаетесь с человеком, которого уважаете, а минуту спустя, общаетесь с тем, кто данного человека поливает грязью. Вы поддерживаете какую-то идею, а минуту спустя вы говорите с тем, кто данную идею ненавидит.
Любопытно, что все это вы оправдываете свободой — мол, мы свободные цивилизованные люди, и в силу этого, соблюдаем формальные приличия, не рвем отношений, не кидаем перчаток в лицо.
Вот так вот среди нас получили права хамы и пустословы, воры и лакеи, выдающие себя за господ.
То, что вы принимаете за толерантность — есть обычное соглашательство. А соглашательство — есть форма выражения холуйства.
Вам это неприятно читать, но это обыкновенная правда.
Именно холуйство нужно было развить в обществе, чтобы делать с этим обществом все, что захочется. Научись предавать ближнего по мелочам, виляй каждую минуту, и массовая несправедливость сойдет государству с рук.
Скверно вы живете, господа.
Государственное финансирование культуры (04.07.2012)
вещь, безусловно, необходимая, особенно когда не превращается в анти-государственное финансирование.
В ЭТОМ ВОПРОСЕ СЛЕДУЕТ ИСХОДИТЬ ИЗ ТРЕХ ФУНДАМЕНТАЛЬНЫХ ПОЛОЖЕНИЙ.
1) КУЛЬТУРА У ОБЩЕСТВА — ОДНА И ОБЩАЯ. НИКАКИХ ДВУХ КУЛЬТУР НЕТ. ЭТОТ ЛЕНИНСКИЙ ПРИНЦИП ДВУХ КУЛЬТУР «ПРОЛЕТАРСКОЙ» И «БУРЖУАЗНОЙ» ПРЕЖДЕ ОЧЕНЬ ЕДКО ВЫСМЕИВАЛИ, А ПОТОМ ИМЕННО КАПИТАЛИСТЫ И ВЗЯЛИ ЕГО НА ВООРУЖЕНИЕ. Так вот: культура у общества — одна. Двух культур, как и двух историй — не бывает в природе. Это бред сивой кобылы.
Есть одна китайская культура, одна — русская, одна — английская. Подобно тому, как нет второго русского языка, нет и второй русской культуры. Ни альтернативной, ни актуальной, ни современной, ни новейшей культуры в природе не бывает. Если кто-то хочет поддерживать Культуру-2, то надо эту культуру поддерживать из Бюджета-2. такой бюджет, безусловно, существует — это уворованное у народа в личную собственность. Вот этот бюджет и может поддерживать вторую культуру. А первую и единственную обязано опекать государство.
2) ОПЕКАТЬ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ СЛЕДУЕТ ЛЮДЕЙ. Огромное количество людей, сделавших много для русской культуры — нищенствует. Поскольку всякая культура начинается с заботы о людях и измеряется человеческим достоинством, то — ВСЕ ДЕНЬГИ ОТВЕДЕННЫЕ КАЗНОЙ НА КУЛЬТУРУ, следует тратить на творческих работников после достижения ими 60–65 лет. Повторяю, не часть, а ВСЕ деньги. Мы уже успели узнать про такое количество несчастных и всенародно любимых, скончавшихся в нищете — что говорить о какой-то гипотетической культуре, при отсутствии культуры элементарной — невозможно. Речь не о пенсиях — но о создании повышенного комфорта жизни пенсионеров, и повышенного внимания к людям, работавшим в театрах, цирках, переводчиками, библиотекарями, гримерами, монтажерами, операторами, пейзажистами, портретистами, звукорежиссерами, — то есть речь о тех людях, благодаря которым культура жила. И они именно и оказались забыты начисто. Я также говорю о народных артистах театра — которые умирают с нищенской пенсией, не снимаясь в рекламных роликах. Это то уважение к культурному наследию, которое характеризует народ. Другого критерия нет. Никакой поддержки молодым быть не должно в принципе. И ОСОБЕННО НОВАТОРАМ. Если что-то стоящее имеется, оно пробьется. Это закон образования нового. А старым надо помогать. Если хотите знать, культура именно в этом и состоит.
3) ХОДЯТ УЖЕ ДАВНО СЛУХИ ПРО РАСХИЩЕНИЕ КУЛЬТУРНЫХ ЦЕННОСТЕЙ. Необходимо провести полную инвентаризацию всех музеев России, начав с главных, и оповестить о результатах народ. По итогам проверки провести открытые судебные процессы. Музейные здания должны быть приведены в образцовое состояние, а работники музеев, библиотек, исследовательских институтов и академических учреждений занимающихся изучением культуры, а также учителя должны получать зарплату, сопоставимую с работниками банков.
Других мер не требуется, все наладится само.
Тень культуры (06.08.2012)
Понятие «народная смеховая культура» вошло в обиход интеллигентов, благодаря работе Бахтина «Поэтика Франсуа Рабле». Бахтин рассказал про «карнавальное сознание» средневекового мира, показал, как язык площадей противостоял языку монастырей и королевских дворов. «Гаргантюа и Пантагрюэль» есть образец контр-языка, утверждал Бахтин. Исследователь писал про переворачивание смыслов, про «материально-телесный низ», который противостоит идеологии. Эвфемизм «материально-телесный низ» обозначал вульгарности и похабства, без которых нет площадной жизни. Не то чтобы в России обожали Рабле (подряд его не читал никто), — но обретение свободы через смех стала для интеллигентов откровением.
Парадоксально то, что «народную смеховую культуру» опознала как свою интеллигенция, хотя смеховая культура — это, вообще говоря, коллективное сознание народной общины. Но к искомому моменту советской истории городская прослойка уже оформилась как своего рода община — а та, первичная община, которую старательно рушили Столыпин и Троцкий, уже не существовала. Городская прослойка по самоназванию идентифицировала себя с интеллигенцией: считалось, что городская прослойка — носитель культуры и хранитель знаний. На деле, разумеется, это было далеко не так. Солженицын характеризовал эту страту как «образованщину», а у народа слово «интеллигент» стало ругательным — и не потому, что водитель троллейбуса не уважал Менделеева и Ключесвого, но потому, что среднеарифметический выпускник Полиграфического института, обыватель с запросами, уже не был «народом», но и «профессором» не собирался становиться, Он был по сути никем — горожанином, и только.
Возникла вязкая городская среда, своего рода община, с кодексом поведения, с фольклором, и с определенной связью с русской интеллигенцией. Связь была символической — так итальянцы наследуют древним римлянам. Важным являлось то, что в качестве самоназвания городская община выбрала себе имя «интеллигенция», а вместе с именем присвоила и наследие на судьбы Соловьева и Блока, Пастернака и Достоевского. Связи между новой городской общиной и прежней интеллигенцией не было — но символ имелся.
К моменту публикации книги Бахтина уже было ясно, что новая интеллигенция не разделяет с народом убеждений, а общую судьбу разделяет поневоле — говорят они на разных языках. Народ (так считалось) отныне имеет общий язык с коммунистическим начальством — да, собственно, начальство и есть народ, кухарки управляют государством. Языком народа-начальства стал бюрократический жаргон — а язык народной культуры перешел в ведомство городской общины интеллигентов; такая произошла рокировка в культуре. Брань и матюки циркулировали в городской среде, интеллигентные барышни загибали такие обороты, что дореволюционный извозчик бы ахнул. но после прочтения книги Бахтина под бытовую распущенность подвели теоретическую базу.