Через два дня пути отряд добрался до столицы Оплота, города, где днём на улицах не протолкнуться, где рябит в глазах от обилия рас и народов, и где даже ночью не утихает разноязычный гомон.
Отряд прибыл поздним вечером, когда темнота уже достаточно сгустилась, чтобы на паладина и ведьмаков не обращали внимания. Лошадей оставили в стойлах местного гарнизона городской стражи, ведь даже по вечерам улицы города запружены гуляками и торговцами. Лишняя толкотня ни к чему тем, кто хочет остаться незамеченным.
По улицам некроманта вели с завязанными за спиной руками, ноги тоже связывала верёвка, но так, чтобы пленный мог ходить, узлы позволяли делать обычные шаги. Пышный балахон с глубоким капюшоном надёжно скрывал и связанные конечности, и бритую голову некроманта, один внешний вид которой мог привлечь лишнее внимание, а уж татуированный паук, выглядывающий из-за левого уха, и вовсе мог поднять город на уши. Где это видано, чтобы по городу ходил некромант!
У дворцовых ворот процессию уже ждали представители главенствующего совета. Гонцы, посланные орденом, прибыли в Оплот несколько дней назад и к появлению пленного успели подготовиться. Три магистра высшего посвящения, два представителя от антимагической структуры, четверо воинов, пытавшихся скрыть ширину плеч и мечи под плащами и, конечно же, управляющий всеми этими хранителями гражданского спокойствия, один из членов правящего совета.
Объединившись, процессия направилась во дворец, где ещё и думать не думали о том, чтобы засыпать. Сегодня там отмечали праздник мира. Орда прекратила движение по землям людей, откатилась назад в степи и, более того, неслыханный прецедент, принесла извинения за содеянное и пообещала помочь восстановить разорённые земли.
После всего, что выпало на долю некроманта за последние несколько дней, выглядел он ещё хуже, чем в момент пленения. Если раньше, он хотя бы мог разговаривать, то теперь, просто брёл куда ведут, потупив взор и не пытаясь что-либо изменить. Все это играло на руку пленителям: раз выглядит плохо, то не сможет предпринять попыток к бегству, а разговорить сумеем, нужен только приказ сверху.
Празднование проходило в тронном зале и больше походило на день рождения в самом диком из варварских племён. Музыканты играли развесёлую музыку, разносившуюся на полдворца, специально отведённый для них помост находился в самом дальнем краю зала, чтобы играть могли, но на глаза высоким гостям не попадались. Посреди зала устроила пьяные танцы городская знать в лице родовитых людей, гномов и эльфов. Казалось, здесь и знать не знали о прошлых кровавых войнах и ненависти, о делёжке земель и власти. Веселье и мир царили в зале, дружба и понимание вторили им.
За, расставленными вдоль стен, столами пировали не менее громко. Там процветал не язык тела, как в центре зала, а языки Эка[3] и Лонг. Разговоры здесь кипели пуще, чем на базарной площади перед чьей-нибудь казнью. Громче всех смеялись гномы, они же и являлись рассадником сплетен и коверканных легенд. Всем известно, что если рассказать гному историю, то потом можно услышать её от другого гнома в настолько искажённом виде, что сам с трудом узнаешь. Эльфы охотно делились россказнями о любовных похождениях, большинство из которых имели корни из личной жизни отдельно взятого рассказчика, но для слушателей, героем всегда являлся друг, знакомый или родственник. Люди одинаково хорошо ржали, врали и выкладывали грязное бельё личной жизни на всеобщее обозрение, нисколько не боясь впоследствии краснеть, ибо в пьяном угаре всё воспринимается с добротой и пониманием, и благополучно забывается поутру. Остаётся лишь общее впечатление от праздника, а подробности расплываются. В итоге не ты, ни тебя посмешищем не назовут.
В центральном звене цепи столов сидели, как и полагается этикету, высшие личности Оплота. Человек сидел между гномом и эльфом, в руке он сжимал кусок мяса, жир свисал с бороды, густые брови наивно приподняты, а золотая корона беспечно съехала на бок. Человек внимал рассказу коротко стриженого эльфа, ещё одного главы совета. Корона того сползла на затылок, утончённое лицо выглядело не лучшим образом от затянувшейся гулянки, но язык по-прежнему не подводил, выводя одну за другой истории насыщенные красочными речевыми оборотами, умными словечками и всяческими уловками, нацеленными на то, чтобы приковать к себе внимание собеседника, сделать так, чтобы он забыл, что умеет говорить. У эльфа это отлично получалось, человек только слушал и ржал, махая при этом мясом и разбрызгивая капельки жира на гостей и самого эльфа, на бокал вина, зажатый в утончённой руке и в само вино. Эльф не возражал.