— Она рассказывала о том, как мать заставляла её шить до тех пор, пока у неё не начинали кровоточить пальцы, — вспоминает Дэвид, — о том, что её постоянно избивали. Она утверждала, что мать запирала её в чулан под лестницей, что её пороли кожаным ремнём. Не знаю, правда это или нет, но она всегда угрожала настучать на мать в налоговую службу. Это было похоже на войну с собственной матерью, как будто у них какое-то соревнование.
Данте всегда было что доказывать, особенно когда дело касалось Ольги. Когда Дэвид взял её с собой в поездку в Италию — запоздалый отпуск для медового месяца, ради которого он списал деньги со своей карты "Visa", — Данте, казалось, волновало только привезти оттуда итальянские кожаные сумочки и обувь, чтобы швырнуть их матери в лицо. Дэвид даже не пытался понять причину; вместо этого он решил держаться подальше от Ольги и остальной семьи Данте.
В то время Данте не поддерживала связь ни с кем из братьев и сестёр. Но после поездки в Европу она позвонила Шерил, и сказала, что была в Париже, а не в Риме — просто снова соврала по необъяснимой причине.
Для Дэвида Данте была похожа на Золушку — девочкой, бегавшей в лохмотьях, пока с её братьями и сёстрами обращались, как с королями. Она рассказывала, что её давно потерянному брату Джину подарили на Рождество велосипед, а ей дарили только несколько пар трусиков. Конечно, Дэвид понимал, что большинство историй выдуманы, но некоторые из детских воспоминаний Данте казались реальными, и те несколько коротких раз, когда он видел её родственников, он становился свидетелем напряжённых отношений Данте с семьёй. Но кроме того у Данте была дурная привычка делать пакости тем, кто заботился о ней, лгать и перевирать факты, так что Дэвид не знал, чему верить, и, к сожалению, знал об этом не понаслышке.
Не раз она угрожала нажаловаться на него в налоговую службу, но он напоминал ей, что в таком случае налоговая пронюхает про её нелегальный бизнес с частным детским садом. Кроме того, Дэвид абсолютно честно сообщал о своих доходах как арендодателя и компьютерного программиста. Он зарабатывал хорошие деньги и имел все основания быть откровенным с официальными органами США. Он гордился собой, даже если Данте это не нравилось, и его коробило, что она лгала всякий раз, когда на вечеринках представляла его каким-то крупным консультантом. Она и сама была немного фальшивой.
— Она вечно притворялась, что разбирается в классической музыке, искусстве и тому подобном, потому что ей нравилось общаться с важными людьми, — говорит он. — Но на самом деле она нахваталась всего понемногу, ровно столько, чтобы поддержать разговор. У неё было множество книг по искусству, но они были просто для вида.
Данте приносила домой модные книги во впечатляющих обложках. Они хорошо смотрелись на кофейном столике, но, по-видимому, она почти ничего не читала, даже газеты. Её знания о текущих событиях были невелики; она знала только то, что говорили в вечерних новостях по телевизору. Её больше интересовали косметические процедуры, а ещё она вечно проливала слёзы из-за того, что её не любят.
— Ты ведь не позволишь им добраться до меня, правда? — спрашивала она.
— Кому?
— Не знаю. Но не позволяй им прийти за мной.
— Хорошо.
— Ты ведь присмотришь за мной, правда?
— Да.
— И ты любишь меня? Ты не позволишь им заполучить меня?
Но Дэвид так и не понял, о чём говорит его сумасшедшая жена.
— Были определённые вещи, которые она повторяла снова и снова, а я так и не получал никаких ответов, — признался он. — Видимо, это не имело значения. Я полагаю, это из-за неуверенности в себе.
Дэвид оставил попытки разгадать эту женщину. Он возил её в Европу, на Карибские острова, он делал всё, чтобы его жизнь с ней была сносной, но она не оставляла его в покое. Он не помнит точной даты, когда она впервые отправила его в тюрьму, но точно помнит, что после этого перестал с ней спорить.
— Мы сильно поругались с самого утра, — признаётся он. — Она металась по кровати, брыкалась и всё такое. Я не хотел её бить, но я так разозлился. Я отшлепал её. Не знаю, было ли ей больно, но она взбесилась, встала и разбила об пол вазу с шёлковыми цветами, а потом позвонила в 911.
71
Когда полиция постучала в дверь Бриттеонов, Дэвид сам попросил забрать его. Данте орала, как маньячка, и ему просто хотелось убраться оттуда. Его не волновало, что у него будет привод в полицию. Так получилось, что на следующий день она вытащила его из КПЗ и сняла все обвинения. Но когда она привела его домой, до него дошло, что пытаться жить с ней бесполезно. Он как-то переживёт последние несколько месяцев брака, чтобы получить грин-карту, и уедет.
Конечно, он ни в малейшей степени не мог доверять Данте — он знал это с самого начала. Он определённо почувствовал нехорошие предчувствия в тот день, когда они впервые вернулись в Цинциннати и он помогал ей доставать вещи со склада.
— Вероятно, всякий раз, когда она переезжала, она просто складывала вещи в сумки, — рассказывает он. – Её вещам было по 10 или 15 лет, но у неё так и не нашлось времени всё это выбросить.
Когда они разбирали её барахло, Дэвид убедился, что Данте лгала о своих бывших мужьях, потому что истории, которые она рассказывала, не совпадали с датами на вещах, которые она сохранила. Когда он замечал ей, что её рассказы не сходятся, она просто сбивалась и заявляла, что не обязана помнить всё точно.
Сначала она говорила ему, что была замужем всего один раз (за Джо), а в следующее мгновение упоминала, что никогда ни с кем не жила, не будучи замужем. В конце концов она меняла тему и говорила, что никогда не была ничьей женой, что использовала чужие имена только для смены своих удостоверений личности и номеров социального страхования, чтобы получить новые банковские кредитные линии.
Если Дэвид настаивал на подробностях, Данте давала понять, что в прошлом у неё были проблемы с мужчинами. Иногда она рассказывала о попытках убить кого-нибудь, упоминая, например, инцидент с подожжённой кроватью.
— Если ты мне изменишь, я тебя убью, — говорила она ему, улыбаясь. — Я убью тебя, муженёк. И мне плевать, попаду ли я в тюрьму.
Так она говорила, когда была в хорошем настроении. Когда она злилась, её угрозы были более жестокими, более реальными. Она повторяла это сотни раз, и этого было достаточно, чтобы, когда однажды вечером она спустилась по лестнице и наставила на него "Магнум" 44-го калибра, Дэвид воспринял её вполне серьёзно.
К счастью, он смог отобрать у неё пистолет, но это не мешало ей нападать на него физически. Часто она брала в руки тупые предметы и угрожала ему, или набрасывалась на него с кулаками, хотя была слишком маленькой, чтобы причинить какой-либо серьёзный вред.
Через несколько дней после нападения он иногда напоминал ей об этом, но она вела себя так, словно потеряла память и не помнила, как ударила его. Она, казалось, смутно припоминала, но потом удивлялась, когда Дэвид посвящал её в яркие детали.
— Не знаю, Дэвид. Мне жаль, — говорила она. — Я просто ничего не помню.
Очевидно, Данте, всё-таки что-то помнила, потому что по мере того, как их брак продолжал рушиться, она становилась всё более мстительной. Когда Дэвид обедал с коллегами в обычном месте в центре города, он замечал, что внезапно Данте оказывается на углу улицы, прячась за солнцезащитными очками. Одно её присутствие пугало коллег по работе.
Данте намеренно ежедневно мешала ему работать, и все говорили об этом. Иногда она звонила боссу Дэвида и ругалась, требуя, чтобы мужу повысили зарплату. В других случаях она звонила и выдвигала ложные обвинения.
Эми Булз по-прежнему была рядом. К тому времени она была замужем и только что родила. Тем не менее она всегда выслушивала Дэвида и давала дружеский совет. Она предупредила его, что он потеряет работу, если не найдёт способ успокоить её. Когда Дэвид признался, что Данте угрожает ему оружием, Эми умоляла его вынести из дома оружие. Дэвиду самому нужно оружие, сказал он, для обхода трейлерных парков Кентукки. Но, подумав об этом, он извлёк пули и спрятал их в отдельной комнате; таким образом, максимум, что могла сделать Данте, это угрожать ему.