— Я и не собирался вас подбадривать. Жрец Колер, которого я успел узнать, в этом не нуждается, — ученик вернул наставнику усмешку. — Повторю: я хочу напомнить вам, кто вы есть. Тот Колер, которого я знаю, понимает, что заработал себе славу самого жестокого палача Арреды, и готов нести эту славу, хотя никогда не желал ее. Одно ваше имя, Бенедикт, вызывает ужас и может заставить людей если не полностью поверить в идеи Красного Культа, то хотя бы соблюдать составленные им правила. Люди слушают вас, потому что опасаются кары, которую вы можете принести в их дом. Вы — живая легенда, уже сослужившая свою службу нашей организации, и для власть имущих кругов Культа мало что изменится, если вы станете мертвой легендой — для них ваше имя после Ста Костров Анкорды будет вечным знаменем, а на вас самого им наплевать так же, как на остальных жрецов. Не говорите, что не знали этого.
Колер устало вздохнул.
— Знал, разумеется. Более того, я понимал, что Культ стремится не столько полностью избавить Арреду от данталли, сколько держать их количество под контролем, дабы для жрецов всегда находилась работа. Само собой, это никогда не произносилось вслух, но это ведь и без слов ясно. Я понимал, что среди тех, кто выбирает в нашей организации оперативную деятельность, действительно многие гибнут, и это жертвы, на которые Культ идет, чтобы существовать.
— Но вы никогда не думали, что сами можете оказаться одной из этих жертв? — поджал губы Киллиан.
— Не совсем так, — качнул головой Бенедикт. — Я, как и все, осознавал риск. Но мне казалось, что после всех дел, которые мы с Карлом обсуждали, после нашей операции в Анкорде, я вошел в некий круг посвященных в Культе, которым известно все о данталли. Мне и в голову не приходило, что столько сведений держится в секрете не только от новичков, но и от старших. И ладно бы в эти секреты не посвящали руководителей, вроде Урбена Леона, который палец о палец не ударил для поимки данталли за все время своей работы! Но ведь это держали в секрете от меня, который полжизни отдал борьбе с этими тварями. Особые сведения о данталли, о гнездах иных существ, о некромантах — все это было давно известно какой-то тайной комиссии, члены которой большую часть службы провели в теплых кабинетах своих отделений, как Урбен Леон. Никому из них не приходилось ночевать в лесах, переезжать с места на место… уверен, большинство из них и допрос-то никогда не проводило!
— Но ведь когда вы стали старшим в Кардении, у вас тоже был шанс иметь такую жизнь, разве нет? — приподнял брови Харт.
Бенедикт тяжело вздохнул.
— Похоже, ты не совсем правильно меня понял, Киллиан. Я не завидую оседлым жрецам и условиям, в которых они живут. Да, я имел возможность остановиться и разместиться в хоттмарском отделении с комфортом, но я не смог бы так жить. Оперативная работа привлекает меня намного больше, и, пусть сейчас от усталости я готов проклинать ее, через пару дней отдыха я готов буду взвыть от скуки. Ренард полагает это болезненной склонностью к трудовой деятельности, — на лице Колера на миг показалась усмешка.
— Он в чем-то прав, — повел плечами Киллиан, неловко улыбнувшись. Затем, вздохнув, он внимательно посмотрел на своего наставника. — Что ж, то есть, вы не желали другой судьбы?
— Не желал, — кивнул Бенедикт, опустив глаза. — Тут дело совсем в другом. Просто крайне прискорбно осознавать, что человек, который обучал меня нашим идеям, проводил мои вступительные испытания и издал указ, наделяющий меня особыми правами, не дал мне достаточных знаний о противнике, с которым мы боремся. И это после всего, что я сделал. Выходит, Карл косвенно пытался поспособствовать моему превращению в «мертвую легенду».
— Вы ожидали большего доверия? Или, может, большей бережности по отношению к себе после Ста Костров? — прищурился Киллиан.
— Скорее, меньшего лицемерия после стольких лет службы.
— Что ж, сейчас вы это получили. И все же вас это гнетет.
— Безразличие людей, которых полагал близкими, угнетает любого, Киллиан. Уж кому, как не тебе это знать? — серьезно отозвался Бенедикт. Молодой человек глубоко вздохнул.
— Я не говорю, что не понимаю вас, — покачал головой Харт. — Я понимаю. Пожалуй, как никто другой. Всю свою жизнь я положил на то, чтобы стать братом Оливеру и Марвину, но каждый раз натыкался лишь на стену безразличия или враждебности. Даже когда я узнал, что моя мать для них — всего лишь послушная марионетка, я попытался решить дело разговором с ней, предостережением. Я до последнего не хотел видеть в своих братьях монстров, хотя ощущение опасности усиливалось с каждым днем. Я знаю, каково вам, Бенедикт. По-человечески — знаю. Но, к сожалению, ваша репутация оставляет вам куда меньше прав быть человеком, чем кому бы то ни было другому.