Чуть наклонила голову к плечу и спросила:
– Куда ты шел вчера так поздно?
– Кто знает.
– Не помнишь?
– Ну, я бы сказал, домой, да тогда выходит, что шел не в ту сторону. Не бойся, я не алкоголик. Просто выпил лишнего.
– Много надо выпить, чтобы заблудиться в Мерси. Тебе сколько лет?
– Двадцать четыре.
– А мне девятнадцать. Наверно, в средней школе мы не совпали.
Она открыла окно. Морис рассказал, что он сын человека, которому когда-то практически принадлежал город Мерси.
– Он ведь давно умер, правда?
– С тех пор я пью больше обычного.
Помня привычки своего дяди Альберта, она поняла, что он лжет – слишком много пил еще до смерти отца, а потом воспользовался этим предлогом для оправдания.
– Как ты, ничего? – спросила она.
Он взглянул в потолок:
– Отлично. Знаешь, можем куда-нибудь пойти как-нибудь вечером.
Ее удивило, что сын богача до сих пор не умеет сделать приличное предложение.
– Можем, – сказала она.
– Это значит «да»?
– Ты наверняка любой ответ понял бы в смысле «да».
Холли, проснувшись, явилась на кухню, налила чашку кофе, взглянула на Мориса и сказала:
– Ох. Привет.
Он слегка улыбнулся.
Потом Шейла повезла Мориса домой, Холли сидела на заднем сиденье. Когда они его высадили, она сказала:
– Он тебе понравился, да?
– Да, ничего.
– Угу, – буркнула Холли. – Возможно.
Морис решил не рассказывать Шейле о приступе тревоги, или что б это ни было. А когда приехал домой, она сама лежа на диване выглядела так, как он некогда с сильного перепоя.
– Что с тобой?
Шейла подобрала ноги, освободив ему место.
– Голова закружилась, – объяснила она. – Где ты был?
– Не помнишь? У Зака. Говорили про Мерси.
Она взглянула на него и закрыла глаза.
– Не помнишь? – повторила она, вспоминая застывшие звезды фейерверка в день повторной свадьбы своих родителей.
– Чего?
– Не помнишь, как мы познакомились?
Он помнил, в любом случае, в общих чертах; в тех временах слишком много черных пятен. В ту пору Морис каждое утро начисто стирал время. Когда кто-нибудь говорил: «Господи Боже, Морис, знаешь, что ты творил вчера вечером?» – он отвечал: «Это был другой Морис. Никогда не рассказывай этому Морису, что творил тот».
Он помнил, что вечер, когда они встретились с Шейлой, был очень холодный, но не имел никакого понятия, зачем шел по ее району. Что ему было делать в кварталах, где жили девчонки, учившиеся в местном колледже[14] Мерси, притворяясь, будто ездят в школу за десять миль от родительского дома, Впрочем, хотя бы заезжали подальше от дома.
Скорей всего, просто забыл, где оставил машину, и пошел пешком, рассчитывая, что где-то поблизости живут какие-нибудь друзья. Шейла позже утверждала, будто он сжигал себя столь горячими углями, что напоминал бенгальский огонь.
Стоило напиться, чтобы проснуться в той самой квартире, в их обществе. До сих пор помнятся прямоугольники света на стенах. Помнятся яркие заледеневшие облака. Помнится Шейла, растянувшаяся на диване. Помнятся радужные носки.
Шейла везла его домой, Холли сидела на заднем сиденье. Он заподозрил, что Шейла выставила его напоказ, предоставляя Холли возможность вынести оценку. Он встречал Холли в барах, но никогда не видел ее вместе с Шейлой. Придется признаться Шейле в поцелуе, хотя он был уверен, что произошло это не одну неделю назад. Хотя если Холли запомнила, то наверняка ей сама рассказала, и Шейла будет постоянно гадать, к кому из них больше тянуло Мориса.
На подъездной дорожке она записала на карточке свой номер телефона. Ввалившись, в конце концов, в дом, Морис себе напомнил, что надо бы навести в нем порядок – несмотря на размеры, это не столько дом, сколько завидная холостяцкая квартира.
Он сунул карточку в бумажник, решив потом как-нибудь звякнуть. А когда полез в карман, то вытащил салфетку в розовой помаде. Хорошо помнил, что Шейла пользовалась красной помадой. За ночь она каким-то образом выцвела.
Дело шло быстро. Выслушав признание о поцелуе, Шейла разбираться не стала – в конце концов, это было за несколько недель до их знакомства. Они дошли до грани секса, не догадываясь о неопытности другого партнера, обеспокоенные только собственной неопытностью.