– Стало быть, до свидания? Ариведерчи, амиго?
– Нет, – сказала Шейла. – Я хочу, чтоб ты меня оставила чуть попозже, помогла прожить еще несколько дней. Потом сможешь войти в меня.
– Кажется, ты говорила, что не можешь вернуться ко мне?
– Не могу. Но ты можешь остаться со мной. Я уже на полпути к дому.
– Как перелетная птичка в поисках промежуточного климата?
Шейла свернула на стоянку.
– Вот именно.
Куда теперь отправилась Шейла? И зачем на мольберте лежит тюбик с золотой краской, которой для картины не требуется?
Он вынес на балкон портрет, краски, кисти. Оперся о перила. Мерси стоит по щиколотки в собственной могиле. Фейерверк оплатит похороны, а не воскрешение. Вместе с молившимися на футбольном поле он сделал все, что мог. Не так уж и много.
Может быть, они с Шейлой смогут остаться – первопроходцы, возвращающиеся в прошлое, которое в первый раз проскочили. Отбросив все, что знали.
Пора заканчивать картину.
Иона стоял позади Мориса, опираясь на рапиру.
– Чего ждешь?
Морис выписывал анатомию, которую так тщательно изучал, сочетая медицинские тексты со своими снами. Он чувствовал себя виноватым, приближаясь к концу, почти как если бы встретил женщину, роман с которой месяцами откладывал.
– Любопытное сравнение, – сказал Иона. – Но пути назад уже нет.
Можно поцеловать эти губы, хотя отсутствие третьего измерения погубит иллюзию.
– Молодец, справился, – сказал Иона. – Поздравляю, если можно так выразиться.
На солнце сверкнула золотая искра. Морис наклонился к холсту. Подумал о фейерверке. Увидел отца, глядевшего на созвездия. Заметил золотое кольцо, которого точно не изображал.
– Почему ты плачешь? – спросила Шейла Первая.
– Ты знаешь почему.
– Ну, не важно. Полным-полно времени, если взглянуть на часы. Похоже, время навсегда исчезло.
Сколько можно фокусничать со временем? Теперь все изменилось, в тот самый момент, когда она решила, что уже ничего измениться не может. Вспомнила «И цзин» – «Книгу перемен» – и собралась попозже в нее заглянуть. До сих пор книга не ошибалась.
– Я бы на твоем месте не делала этого, – сказала Шейла Первая. – Такие вещи до добра не доводят. Ты узнаешь только то, что знаешь и чего знать не хочешь.
– А я думала, ты в это веришь.
– Верю. А теперь думаю, что лучше не знать.
– Ей нужно кольцо, второе кольцо в знак второго брака, который будет лучше первого. Кольцо, которое я подарю ей Четвертого июля.
– Я свое дело сделал, – сказал Иона. – Мне пора. Морис оглянулся. Мелвин сбросил маску, сунул в рот черенок трубки.
– Выкурим трубку мира?
– Это ты – Иона?
– Обличье сочувствия, – сказал отец, протягивая Морису маску. – Мне бы следовало чаще носить ее при жизни.
– Нет, – сказал Морис. – Я ее надеть не могу.
– Попробуй, увидишь.
Морис помешкал в нерешительности и поднес к лицу маску.
– Муж-миротворец, – сказал Мелвин. – Смотри.
Он поднес к лицу Мориса рапиру. Морис увидел в сверкающей стали, как маска прилипла к его собственной коже.
– Мной ты не станешь, – сказал отец, – но останешься главой в своей истории. Ты творец. Я все время хотел тебе это сказать. – Он разжал пальцы Мориса и сунул в них рукоятку рапиры. – На самом деле я не твой отец – ты им меня сделал. Я плод твоего воображения. Называй меня императором Альцгеймером, королем Зюссом, Отцом Преисподней, сэром Галах-адом.[31] Я тебя поглотил. Ты – Иона, я – кит. Пора тебе восстать из бездны.
– Я бы лучше посидел на водораздельном хребте.
– Это просто оградка. Не убивай меня.
– Не буду.
– Будешь. И не причинишь мне боли. Фантазии не кровоточат.
Морис вспомнил сон, в котором дикий пес кусал его за ляжки, он пинками старался его отогнать. А когда успокоился, пес его выпустил.
Он взмахнул рапирой.
Шейла увидела на балконе самурая. Морис размахивал шпагой, пронзая небо.
– Совсем с ума сошел.
Она вошла в открытую дверь на балкон, посмотрела на небо, где вспыхнет фейерверк над городом. Морис, стоя над воображаемой жертвой, по-прежнему не замечал ее.
Она прислонилась к стеклу, холодившему лоб. По – том оторвалась, готовая упасть, услышала, как рванулся Морис, почувствовала, как он ее подхватил, поднял на руки, понес в постель.
Шейле снились дети, которых у нее никогда не было и не будет. Они прыгали на кровати, шумели, не давали заснуть. Она умоляла их успокоиться.
Наконец, Шейла Первая бросила на подушку игрушку и спросила:
– Где наша настоящая мама?
Морис прикладывал ей ко лбу холодный компресс.
– Тебе надо поспать.
– Нет, если внимательно посмотреть на часы.