– Три шара – это пустяки! – кричал Тонио. – Так любой крестьянин сможет. Ты должен управляться по меньшей с четырьмя, а то и с пятью!
По вечерам они упражнялись в игре с наперстками. Тонио придавал ей большое значение, и поэтому они посвящали упражнениям значительную часть времени. На небольшом ящике внутри повозки лежали три ореховых скорлупки и горошина. Горошину клали под одну из скорлупок, после чего быстро меняли местами, и жертва должна была угадать, где спрятана горошина. Иоганн передвигал скорлупки по ящику, и Тонио следил за каждым его движением.
– Очень важно вначале дать игроку выиграть, – поучал астролог. – Пусть почувствует уверенность, а уж потом его можно доить. Только когда на столе окажется достаточно монет, наступает твой час. Понятно?
Игра в наперстки давалась Иоганну легче всего, и Тонио скоро оставил упражнения. При этом он неоднократно предостерегал юношу от излишней самоуверенности и, что самое странное, ни разу не просил повторить трюк с яйцом. Можно было подумать, наставник не хотел, чтобы ученик совершенствовался в трюках, которыми тот сам не владел.
Каждый вечер сразу после заката, побитый и униженный, Иоганн засыпал у костра. Тонио тем временем раскрывал какую-то книгу и, беззвучно шевеля губами, бормотал себе под нос, словно учил наизусть целые страницы. Иоганн спал крепко и без сновидений. Впервые за долгое время ему перестали сниться Мартин и Маргарита. Но с первыми солнечными лучами пытка возобновлялась.
Они оставались в лесу почти две недели, пока Иоганн не усвоил самые важные фокусы и трюки. Только когда погода немного наладилась, они двинулись в путь, на юго-восток.
Последующие дни были похожи один на другой. Дождь почти не прекращался – он то накрапывал, то лил как из ведра. Упражнялись теперь по вечерам и, как правило, до поздней ночи. Почти весь день они проводили в пути, продвигаясь в направлении Ульма, ночевали всегда в стороне от дороги и поднимались с рассветом. Тонио спал внутри повозки, Иоганн вынужден был довольствоваться старым одеялом и теплом от костра. Ночи стояли холодные и сырые, и порой он так замерзал, что просыпался в ознобе. Кроме того, Иоганн был простужен, у него постоянно текло из носа, голова гудела. Но наставник не знал жалости. Только в дороге, когда повозка катила по почтовому тракту, юноша мог немного отдохнуть.
Каждое утро после скудного завтрака он должен был накормить и взнуздать лошадь. После этого они продолжали путь, пока не попадалась очередная деревня или крупное селение. Если там имелась базарная площадь, они направлялись туда. Но чаще останавливались на грязной улице рядом с церковью, где их сначала окружала детвора, а потом и остальные жители.
Следующие несколько часов Тонио принимал посетителей в своей повозке. Иоганн тем временем зазывал народ, показывал фокусы, жонглировал шарами и возвещал громким голосом, что прославленный астролог и хиромант Тонио дель Моравиа, магистр семи искусств и хранитель семи печатей, готов предсказать будущее любому желающему. Довольно скоро перед повозкой выстраивалась очередь. За несколько крейцеров Тонио читал страждущим по руке или наскоро составлял гороскопы. Иоганн между тем выуживал деньги у желающих сыграть в наперстки. В полдень, когда толпа редела или появлялся кто-то из властей, староста либо его стражники, они убирались прочь. А вечером снова останавливались в лесу и продолжали упражнения. И так изо дня в день.
Такая жизнь была не из легких, но и скверной Иоганн ее не назвал бы. Со временем он смог бы ее полюбить. Смог бы даже без ропота сносить побои и вечные придирки наставника – если б не проклятая волынка.
Иоганн возненавидел ее, она напоминала ему упрямого осла. Волынка представляла собой зловонный мешок из козьей кожи, из которого торчали несколько трубок. Так называемая бурдонная трубка издавала противный вой, а из мелодической трубки следовало извлекать мелодию, которая звучала не менее ужасно. Третья трубка напоминала длинную флейту, а с помощью четвертой, самой короткой, нужно было надувать мех.
Как Иоганн ни старался, ему не удавалось извлечь из нее нормальной мелодии. Получались лишь жалобные завывания или ужасающий рев, отчего Тонио всякий раз хватался за голову.
– Mon dieu, ты хочешь перебудить всю округу? – бранился он. – На такую музыку сбегутся разве что волки! Ты совсем не стараешься, черт тебя подери! На волынке любой сумеет сыграть.