Миссис Мортон и миссис Картрайт закормили ее печеньем с кремом, чаем и добродушными расспросами. А миссис Коулин хотелось знать все о Монреале; она считала, что слушать рассказы Джин замечательно, словно ты сама побывала в новом мире.
Джин была просто счастлива, о чем она и сообщала Джеймсу всякий раз, когда они оказывались вместе.
– Если бы я жила здесь, – сказала Джин Джеймсу как-то раз, когда они шли по долине, – я, наверное, никогда бы отсюда не уехала, даже в Лондон на время сезона.
– Эдмунд говорил, что ему нравится уезжать только для того, чтобы еще сильнее полюбить по возвращении свой дом.
– Ах, конечно, – отозвалась Джин, – это очень верно. Вы когда-нибудь видели таких доброжелательных людей, Джеймс?
– Вы, Джин, сами очень доброжелательны. Этого достаточно, чтобы люди начали улыбаться, едва взглянув на вас.
Девушка засмеялась.
– Я думаю, что улыбку у них вызывает мой акцент, – заметила она. – А мне представляется смешным, что здесь все говорят, как вы. Я очень-очень счастлива, Джеймс.
Миссис Мортон сама нанесла визит в Эмберли-Корт всего через два дня после того, как граф возвратился в свое имение, чтобы пригласить все семейство и его гостей на обед и вечерний прием. Она явилась так скоро, как только позволили приличия, надеясь, что ее приглашение будет сделано раньше, нежели семейство Кортни разберется со своими планами. Обычно в этих соревнованиях верх брали Кортни.
Но Кортни не дали себя превзойти. Их званый обед и импровизированный бал состоялись через два вечера после приема у Мортонов.
– Месяц обещает быть насыщенным, – сказал граф жене, одновременно вздыхая и улыбаясь. – В прошлом году нам пришлось отказаться от ежегодного летнего бала. И я, Алекс, уверен, что в этом году нам просто не позволят этого сделать. Мы должны устроить бал пораньше, чтобы одновременно отпраздновать возвращение вашего брата.
– Я начинаю подумывать, что наш бал придется связать с его отъездом, – возразила Александра. – В прошлый раз он уехал в разгар бала. Но на этот раз вряд ли все будет так плохо. Мне кажется, он по-настоящему увлечен мисс Кэмерон.
– Да, – ответил граф, – вот только мне жаль, что Мэдлин так подчеркнуто весела. Даже смотреть на нее и то утомительно.
– А мне порой кажется, что Джеймс так внимателен к мисс Кэмерон только потому, что он таким образом защищается от более сильного чувства к Мэдлин, – вздохнула графиня. – Ах, Эдмунд, дорогой мой, почему люди ведут себя так глупо? Эти двое, как мне кажется, не сказали друг другу и дюжины слов с тех пор, как мы здесь.
Ни объяснений, ни утешений у графа не нашлось. При этом все, что сказала Александра, было правдой.
Оба были неприятно удивлены однажды утром, поняв, что Джин обратилась с просьбой к ним обоим совершить с ней верховую прогулку на берег моря. Каждый согласился, не зная, что другой тоже приглашен.
Мэдлин с радостью обнаружила в Эмберли Ховарда Кортни. Он только что покончил свои дела с Эдмундом. В детстве Ховард был товарищем ее детских игр, и когда ей исполнилось семнадцать лет, а ему восемнадцать, он заявил, что будет любить ее вечно. Долгие годы после этого он был ей верен и всякий раз, когда она приезжала домой, смотрел на нее с обожанием. Ховард никогда не просил ее выйти за него замуж, понимая, что между дочерью графа и сыном арендатора зияет непреодолимая общественная пропасть.
Мэдлин от всей души улыбнулась ему ослепительной улыбкой, надеясь, что он не истолкует ее превратно. Потому что Джеймс Парнелл четыре года тому назад обвинил ее в том, что она разбила сердце Ховарду.
– Ховард, – сказала она, – вы просто обязаны спасти меня и мисс Кэмерон от страшной участи – целое утро делить между собой одного джентльмена. Не хотите ли поехать на побережье с нами и мистером Парнеллом?
Ховард по обыкновению спокойно улыбнулся и согласился.
По дороге через долину к морю Мэдлин вела оживленный разговор с Ховардом и Джин, и Джеймсу в голову не приходило, что она с ним кокетничает. Когда лошади ступили с травы на песок и направились вдоль берега, Ховард подъехал к Джин, продолжая рассказывать ей об урожае репы, на который он возлагал большие надежды.
Таким образом оказалось, что Мэдлин смотрит в темные глаза того, кого она столь успешно избегала почти две недели. А он пристально вглядывается в ее зеленые глаза.
– Нравится вам ваша жизнь здесь? – неожиданно спросила она.
– Да, – ответил он, – все здесь мне очень знакомо. – Джеймс бросил взгляд на утес, возвышавшийся справа от них. – Тропинка, по которой мы обычно спускались, кажется, немного дальше.
– Да, – согласилась Мэдлин, указывая вперед. – Она начинается почти сразу же вон за той темной скалой.
– Бывшей причиной одной из наших самых ожесточенных ссор, насколько я помню, – сказал он.
– Да.
– Это было очень давно.
– Да.
– И мне кажется, – продолжат он, – что мы поменялись ролями. В то время именно меня ругали за склонность к односложным ответам.
– Да, – ответила Мэдлин и добавила:
– Я не могу разговаривать с вами. Я всегда знаю, что я должна сказать, и поэтому то, что я говорю, ничего не стоит. А вы думаете, что я глупа, тогда как на деле глупы только слова, которые я произношу.
– А разве мое мнение имеет для вас значение? – спросил он.
– Наверное, нет, – ответила она. – Но ведь никому не нравится, когда к нему относятся с презрением.
– Я никогда не относился к вам с презрением, Мэдлин, – возразил Джеймс. – Ну, может быть, в самом начале. Но не последние четыре года. И не теперь.
– Разве вы думали обо мне? – спросила Мэдлин. И возненавидела себя за этот вопрос. Как будто для нее имеет значение, что он ответит.
– Когда проводишь много времени наедине с собой, размышляешь о многом. Да, я думал о вас, как думал о каждом, кого знал в прошлом.
– А что вы думали обо мне? – спросила она. Джеймс долго молчал.
– Что я поступил глупо, – сказал он. – Что я поступил глупо, не оставшись дома в ту ночь и на следующее утро, чтобы увидеться с вами. Что я поступил глупо, решившись снова приехать сюда.
– Вы и теперь так думаете?
– Не совсем так, – возразил он. – Мне кажется, мы понимаем друг друга. И оба знаем, что развитие наших отношений невозможно. Когда я уеду, я наконец смогу оставить вас в прошлом.
Снова эта пронзающая боль в сердце! – Сможете? – переспросила Мэдлин. – Да.
– И вы больше не станете думать обо мне, когда окажетесь там, в диких краях?
– Не больше, чем о ком-либо другом, – заверил ее Джеймс. – Кроме того, я, быть может, останусь в Монреале.
Он смотрел вперед, на Джин Кэмерон. На этот раз боль обрушилась на Мэдлин лавиной, и она не смогла больше задавать вопросы.
А вы, спросил он, на мгновение впиваясь в нее глазами, – что будете делать вы, когда я уеду?
– Я собираюсь выйти замуж за лорда Норта, – ответила она, ослепительно улыбаясь. – Мы знаем друг друга целую вечность. Нам будет удобно вместе.
– Понятно, – сказал Джеймс. – И вы согласитесь быть удобной, Мэдлин?
– О да! – засмеялась она.
– Если из всего сказанного вами мне за последний месяц какие-то слова рассчитаны на то, чтобы укрепить меня в моем прежнем мнении, что вы неумны, – сказал он, – эти ваши слова, без сомнения, убедительны.
Хотя Мэдлин посмотрела ему прямо в глаза, она не поняла по их выражению, шутит он или говорит серьезно. Но разве Джеймс Парнелл может шутить? Это просто невозможно.
Она пожала плечами.
– Мисс Кэмерон, без сомнения, поступает неразумно выражая интерес к хозяйствованию Ховарда, – проговорила она. – Он, знаете ли, может никогда не остановиться. Придется нам сделать то, что вы сделали в последний раз, когда мы поссорились на берегу. Тогда вы рассказывали мне о вашей школе Теперь вы должны рассказать мне о стране, где вы пробыли три года. Как вы ее называете?