— Что я тебе говорил! — ещё раз сконфуженно рассмеялся он, глядя сверху вниз на жену, в глазах которой притаились задорные смешинки.
— Вчера вечером опять разругались в пух и прах, соседка, рыдая, бранилась… И вправду, говорят, супругов судить, что воду топором рубить… — прошептала жена, всё так же озорно улыбаясь.
— Опять? Я уснул и ничего такого не слышал. Поди, ссорились, а она потом на машинке стучала?
— А то как же! Хоть и бранились не на шутку, соседка всё равно села строчить. Я слышала стук машинки до тех пор, пока не уснула. Заведённая она, что ли?
— Вроде, и муж у неё неплохой…
— Ну да. Если не пьёт, так очень даже скромный такой.
— Похоже, чаще всего жена первая начинает придираться. Несколько дней назад сосед мне жаловался, мол, приду домой подвыпивши, а жена начинает меня пилить, нести всякий вздор, вот и приходится её кулаком вразумлять.
— Так-то оно так, да только и соседку можно понять. Она до самой ночи без продыху шьёт, а муж эти деньги пропивает… Детей четверо, а он вместо того, чтобы зарабатывать, только и знает, что проматывает…
— Да ладно, не так уж он и часто…
— В любом случае, жена его точно заведённая! Мне кажется, я скоро сойду с ума от её стука.
Сказать по правде (ну, разве что немного преувеличивая), дребезжание швейной машинки из комнаты соседки, зарабатывающей на жизнь шитьём, продолжалось и день и ночь, будто бы издеваясь над ними. «Как полагается» — нет, не «как полагается». «По-настоящему» — нет, слово «по-настоящему» здесь тоже не подходит. Соседи «ужасно» ценили жизнь и выказывали абсолютную покорность судьбе. Иногда по вечерам, когда стук этой машинки особенно мешал их уединению, они перешёптывались, скорчившись под одеялом:
— Надо же изображать такое усердие?!
— И вправду, — хихикая, подхватывала жена. — И ведь всё равно живут внаём…
Иногда он, бывало, думал, что, обладая таким упорством, не лучше ли было бы заняться чем-нибудь другим, например, торговать на рынке, тогда и дохода было бы побольше.
— Сегодняшний номер уже продумали? — обеспокоенно спросила у него жена.
— Ещё нет…
— Ой, ну так давайте же скорей! — сказала жена, легонько отталкивая его и вытаскивая его руку из-под своей головы. — Я тихонько полежу.
Жена легла, вытянувшись на постели, закрыла глаза, потом снова их открыла и, повернув голову в его сторону, проговорила:
— Можете покурить.
Затем снова легла прямо и закрыла глаза.
Он достал брошенную сигарету и зажал во рту. Только он собрался зажечь спичку, как услышал из-за двери голос доставщика «Газета!» и то, как она шлёпнулась на землю. Жена, видно, тоже услышала и встала с постели.
Это всегда было делом жены — принести брошенную у двери газету.
— Да ладно, я сам схожу, — сказал он, вставая с постели. И внезапно почувствовал что-то похожее на стыд. Он снова улёгся и проговорил:
— Ну хорошо, принеси ты, пожалуйста.
По выражению лица жены, которая зашла в комнату с газетой в руках, он понял, что и сегодня его карикатуры не напечатали.
— Видимо, нынче каждый день слишком много статей… — осторожно сказала жена, протягивая ему газету.
— Хм-м…
Он взял газету и принялся просматривать с самого начала, преодолев свою давнюю привычку открывать ее на пятой странице, где были помещены его карикатуры. Жена переоделась и начала приготовления к завтраку. Он медленно, одну за другой, переворачивал страницы, хотя, на самом деле, не вглядывался ни в одну из статей. А когда увидел, что на пятой страничке в том месте, где должны были быть его карикатуры, расположилась статья, знакомящая с какой-то английской вокальной группой, а рядом с ней их фотография с разинутыми ртами — перед глазами у него потемнело.
Жена насыпала в ковшик рис и собралась уже было выйти, как вдруг, будто что-то вспомнив, села у него в изголовье и проговорила:
— Может, сегодня не рисовать? Ведь за это время много уже накопилось…
— Накопилось, конечно… Но надо же, чтобы по свежим событиям, поэтому придётся ещё что-то придумать… — специально с расстановкой, будто размышляя, ответил он. — Ведь зарплату дадут, если в месяц заполнить двадцать шесть, двадцать семь страничек…
Жена улыбнулась, встала и вышла из комнаты. Эта её улыбка, скорей всего, означала «ладно, вам виднее…», но почему-то на душе скребли кошки. Неторопливо затягиваясь сигаретой, он перелистывал газету, пытаясь найти сюжеты для карикатур. Как вдруг он что-то вспомнил и крикнул вслед жене:
— Свари, пожалуйста, чук[47]…
47
Сильно разваренный в воде рис, иногда с добавлением овощей, мяса, грибов или морских продуктов. Обычно корейцы едят такую кашу во время или после болезни.