— Ваши шаржи нынче весьма презанятны! — бросил этот человек совершенно неподходящее к ситуации приветствие, поднявшись наверх. Однако Ли уже привык к такой манере здороваться, характерной для жителей Сеула.
— А… да, только вот что-то с животом…
— Попробуйте выпить левомицетин…
— Видимо, так и придётся сделать.
— Ну, тогда прошу извинить… — Он исчез внутри здания. Снова перед ним возникла улица с её потоком снующих туда-сюда людей и машин. Ли решил, что хватит уже стоять с таким глупым видом и надо найти место, где можно будет не спеша привести в порядок мысли, поэтому он спустился с лестницы и зашагал по улице. Пройдя немного, он оглянулся на здание газетного издательства. «Серое чудовище, в котором я работал и которое прибавляло мне веса в глазах других. Благодаря этой махине мне окажет доверие даже тот, кого я вижу впервые в жизни. Если бы не это здание, то люди так бы и не знали, можно мне доверять или нет, пусть бы я даже потратил всю свою жизнь на объяснения, кто я и что я».
Бурливший всё это время живот начал потихоньку побаливать. Он направился в сторону Кванхвамуна. Прежде всего надо найти тихую чайную. Из-за того, что он шёл медленно, прохожие торопливо обгоняли его, оставляя далеко позади. Некоторые задевали его плечами. Надо найти тихую чайную. Однако ж он не хотел оказаться там, где посетителей раз-два и обчёлся, а официантка сидит, тоскливо уставившись в проигрыватель. Печальное же зрелище он будет представлять, сидя на жёстком стуле в такой чайной. «Ведь наверняка просижу там в растерянности весь день напролёт, вот и надо найти тихое спокойное местечко», — повторял он вновь и вновь, а в результате очутился в «Поляне», ужасно многолюдном заведении. Полностью оправдывая своё название, необыкновенно просторная чайная буквально утопала в зелени: декорированная вечнозелёными деревьями, она напоминала оранжерею. Одних только стоек с кассой было штук пять. Этот сумрачный и просторный зал был до отказа набит посетителями, а из колонок, словно во время спортивных соревнований, разносилась громкая музыка. Еле отыскав себе место, он опустился на стул, и только сейчас у него немного отлегло от сердца. «М-да, прямо какой-то американский синдикат карикатуристов!» — подумалось ему. И тут он услышал, что кто-то обращается к нему.
— Хорошо, когда хорошо…
— Конечно, хорошо…
Он повернулся в сторону, откуда донёсся голос. На диванчике справа от него сидела стайка молодых людей, которые громко разговаривали меж собой. И та фраза, что он отнёс на свой счёт, была сказана не в его адрес, а вырвалась из их диалога. Его раздосадовало то, что его мысли и их беседа случайно совпали. Оказывается, в месте, где много людей, случайностей тоже предостаточно.
— …два года, армия — три года, подожди всего лишь пять лет, сможешь? — негромко говорил молодой парень, одетый как студент, девушке, что сидела рядом и тоже выглядела как студентка. Лицо у неё было таким, что если бы он зашёл в чайную вместе со своим близким другом, то заметил бы ему, что эта девушка знает толк в мужчинах.
— Смогу. Но только ровно до тридцати лет, а как только исполнится тридцать, на следующий же день поминай как звали, — ответила девушка и засмеялась, будто сказала что-то очень смешное. «До тридцати. Ну и скукота…» — подумал он.
— Что будете заказывать? — подошла официантка.
— Кофе. И принесите, пожалуйста, спички!
Он вытащил сигарету и, постукивая ею по столу, начал размышлять: «В течение сегодняшнего дня, обязательно сегодня и только сегодня нужно куда-то пристроиться! Но что же, что же?» Официантка принесла кофе, и после того, как он всё выпил и выкурил подряд две сигареты, он нашёл ответ на свой вопрос: «Карикатуры. Надо будет попроситься в газету, где до этого ещё не печатали карикатуры. Но есть ли такая газета? Гм-м… надо хорошенько подумать…» Однако в его голове без конца крутились нарисованные им за всё это время герои его комиксов. Похожий на свинью директор, секретарша напоминающая кошку, смахивающий на ежа молодой бродяга, имеющий сходство с бульдогом коррумпированный чиновник… глупый, но честный верзила, Атом Икс, господин президент… Он курил сигарету за сигаретой… После третьей ему наконец пришла на ум одна газета. По его сведениям в ней ни один художник не желал помещать свои карикатуры, так как там был мизерный гонорар, к тому же, типографская краска была низкого качества и пачкала. Это была газета, специально открытая одной частной компанией для своей собственной пропаганды. От других он слышал, что на саму газету много средств не выделялось, поэтому она и находилась в таком плачевном состоянии. Однако ж и там, наверно, найдётся человек, который имеет хоть некоторое представление о карикатуристах. Надо сходить!
Он вышел из чайной и сел на автобус. В автобусе захотелось присесть, но мест не было. Из-за того, что в животе бурлило и всё больше болело, ему было тяжело стоять, держась за поручень. Сидящая перед ним студентка со скромно потупленным взором безропотно поднялась и уступила место. Однако не ему, а рядом стоящему старику. Автобус сильно потряхивало. В животе началась революция. Казалось, что прямо сейчас всё содержимое кишечника выльется наружу — он посильнее сжал ноги. Изо всех сил вцепился в поручень и, практически повиснув на нём, отдал своё тело во власть автобусной тряски. На лбу выступили капельки пота, губы пересохли. Он прикрыл глаза.
— Молодой человек! Что, укачало?
Он открыл глаза. Глядя снизу вверх, к нему обращался старик, место которому уступила студентка.
— Что-то на тебе лица нет.
— А, да… живот… недавно операцию перенёс… — ответив так, он сам себе поразился. И с каких это пор он стал таким изобретательным? Вышло, что он просит старика уступить ему место. Старик действительно поднялся и проговорил:
— Присаживайся…
— Да нет, не вставайте, ничего страшного.
— Садись, говорю…
Старик взял его за руку и усадил на место. Он покраснел.
— А что за операция-то?
— Да ничего особенного…
— Аппендицит что ли?
— Да-да… аппендицит… — ответил он, уповая на то, что старик навряд ли попросит показать живот прямо в автобусе.
— У меня внук тоже аппендицит удалил.
— Неужели?
— Сейчас появилось много болезней, которых раньше не было. Жисть тяжёлая пошла, вот, видно, и болезней новых поприбавилось.
— Да вряд ли… Скорей всего, они и раньше были, только о них не знали, вот и всё.
— Думаешь? Ты, поди, тоже переживал из-за пуканья?
— Что-что?
— Да мой внук после операции почти три дня не мог пукать, вот и извёлся весь… А у тебя через сколько дней всё пришло в норму?
— Гм-мм… ну… даже не скажу…
— А к моему врач по нескольку раз на дню заходил и всё спрашивал: «Ну что, пукать начали? Не начали?» Выходит, если запукал, значит и операция удалась… Поживёшь с моё на свете, так ещё и поволноваться успеешь, что пукнуть не получается.
И старик во весь голос расхохотался… Все пассажиры в автобусе тоже захохотали. В животе же его продолжало бурлить. Кажется, даже немного просочилось наружу… Он судорожно повторял про себя: «О Боже, Боже! Как только выйду из автобуса, надо будет сразу же купить и выпить левомицетина. Вот только выйду — и сразу же!» Но выйдя из автобуса, он быстрым шагом направился в искомую им редакцию газеты.
Слава богу, у лестницы, ведущей на второй этаж, стоял и уже начал было подниматься какой-то человек.
— Не подскажете, где тут туалет? — спросил он.
— Так-так-так… Погодите-ка, где же здесь ближайший туалет… А! Точно! На первом этаже есть… — ответил ему невысокий человек в очках и проводил до туалета. Когда он открыл дверь и уже намеревался зайти в кабинку, проводивший его человек с улыбкой пошутил:
— Приятного вам облегчения!
Он попытался улыбнуться в ответ, но вместо этого лицо исказила гримаса.
Сидя в туалете, он подумал про жену, теребя приготовленную ею туалетную бумагу: «Пошла ли в кино? Скорей всего, пошла. И, наверняка, на картину, где Чве Му Рён и Ким Джи Ми[49] заставляют людей плакать. Каких только профессий на этом свете нет! Мне надо смешить людей, Чве Му Рён должен доводить их до слёз». И он начал перебирать в уме людей, чьи имена стали знаковыми. «Если ты прослывёшь человеком, которому можно доверять, то считай дело в шляпе. А когда ты какой-то безвестный карикатурист Ли, то, как ни крути, дело тут швах. Поверит ли мне эта газета? Знают ли они этого человечка, что скрючился сейчас в их туалете и который чуть ли не с молитвами в сердце собирается просить их о спасении? Этот человек проработал около двух лет в некой газете, рисуя карикатуры. И хотя он особо не надеялся на репрессии, однако же, в случае, если его всё-таки схватят, он был к этому морально готов и мог воскликнуть: „Ах! Вот, значит, как!“ Ведь, кроме всего прочего, он — гражданин своей страны и выразитель народного возмущения, которое порой, не ведая страха, атакует правительство и высмеивает тёмные стороны общества. Итак, к вашим услугам некий карикатурист Ли!»