— Демонстрация? Демонстрацию? Так значит, вы имеете в виду демонстрацию…
— Сеул — средоточие всяческих страстей. Вы понимаете, что я хочу сказать?
— Не совсем, — с расстановкой ответил я.
И наш диалог опять прервался. На этот раз молчание длилось весьма продолжительно. Я поднёс стакан к губам. Когда я опустошил его, то краем глаза увидел, что Ан, прикрыв глаза, тоже потягивает из стакана. С некоторым сожалением я подумал про себя, что вот и настало время уйти отсюда. В конце концов, всё как всегда. В очередной раз, убеждаясь в правоте своих мыслей, я размышлял, как лучше проститься, сказав: «Ну, что ж, тогда до следующего раза…» или же «Был рад встрече…», как вдруг посреди моих размышлений Ан, допивший свой стакан, осторожно коснулся моей руки:
— Вам не кажется, что всё это время мы говорили неправду?
— Нет. — Мне это начало надоедать. — Может, вы и говорили неправду, а я сказал всё, как есть.
— Просто у меня ощущение, что мы были неискренни друг с другом, — сказал он, моргнув несколько раз покрасневшими глазами под стёклами очков.
— Когда я знакомлюсь с кем-то одного с нами возраста, мне всегда хочется поговорить о трепыхании. Но разговор, не продлившись даже и пяти минут, почти сразу же обрывается.
Я, кажется, понимал, что он имеет в виду, и в то же самое время — не совсем.
— Давайте поменяем тему! — предложил он.
Чтобы поддразнить этого типа, который любит поговорить о серьёзных вещах, а также для того, чтобы воспользоваться правом подвыпившего человека и иметь удовольствие послушать свой собственный голос, я начал:
— В ряду уличных фонарей, что выстроились перед рынком Пхёнхва, восьмой по счёту, начиная с восточной стороны, не горит.
Увидев, как он слегка опешил, я с ещё большим энтузиазмом продолжал:
— …а ещё среди окон шестого этажа в универмаге Хвасин только в трёх горел свет…
Тут настала моя очередь растеряться, так как лицо Ана удивительным образом оживилось, и он торопливо затараторил:
— На остановке Содэмун[52] было тридцать два человека, среди них семнадцать женщин, пятеро детей, двадцать один подросток и шесть стариков.
— Когда это было?
— Сегодня вечером, в семь часов пятнадцать минут.
— А…
Я смутился на мгновение, а затем, наоборот, с бодростью принялся выкладывать всё, как было:
— В ближайшем от кинотеатра Тансонса[53] переулке в первой по счёту урне есть две обёртки от шоколадок.
— Когда это было?
— Четырнадцатого числа в девять часов вечера.
— А на дереве грецкого ореха перед входом в больницу Красного Креста сломана одна ветка.
— В одном питейном заведении без вывески, что находится в третьем переулке улицы Ыльджиро, живут пять девиц по имени Миджа, и их называют в соответствии с тем, когда каждая из них появилась в этом месте — по номерам: первая Миджа, вторая Миджа, третья Миджа, четвёртая Миджа и последняя Миджа.
— Но ведь и другие об этом знают! Я не думаю, Ким, что вы единственный бывали в том заведении.
— И действительно! Я про это даже не подумал. Как-то раз я провёл ночь с первой из них, а на следующее утро она купила мне трусы у уличной торговки, которая ходила поблизости. Так вот, в бутылке из-под вина вместимостью в один тве[54], которую она использовала в качестве копилки, у неё было сто десять вон.
— Вот это уже другое дело! Вы — единственный обладатель этой информации.
Чувствовалось, что наше уважение друг к другу растёт на глазах.
— Я…
Иногда мы даже начинали говорить одновременно. И в такие моменты начинали друг другу уступать.
— Я…
На этот раз была его очередь говорить.
— Неподалёку от Содэмуна я видел, как токосъёмник трамвая, направляющегося в сторону Сеульского вокзала, прямо у меня на глазах заискрил ровно пять раз. Это был трамвай, следующий по маршруту сегодняшним вечером в семь двадцать пять.
— А вы, оказывается, находились сегодня вечером в окрестностях Содэмуна!
— Да, я был там.
— А я — в районе Чонно-2. На двери туалета здания «Ёнбо», чуть пониже дверной ручки, есть царапина от ногтя примерно в два сантиметра.
— Ха-ха-ха-ха! — Он громко захохотал. — Наверняка, Ким, это вы же её и оставили?
Мне было стыдно признаться в этом, но делать было нечего, и я кивнул головой. Это было правдой.
— А как вы узнали?
— У меня тоже был подобный случай, — ответил он. — Однако это не очень приятные воспоминания. Может, нам лучше придерживаться того, что мы случайно обнаружили, и храним это как свой секрет. А то на душе не очень хорошо после того, как совершил нечто подобное.
— Но я много раз совершал такие поступки, и наоборот — настроение только под…
«Поднимается», уже хотел сказать я, как вдруг меня охватило чувство отвращения из-за того, о чём мы только что рассказали друг другу, поэтому я не договорил и кивнул головой в знак согласия с ним.
Мне вдруг пришла в голову странная мысль. Если то, что я услышал тридцать минут назад, было правдой, и сидящий рядом со мной, поблёскивая стёклами своих очков, молодой человек действительно является отпрыском зажиточного семейства, получившим хорошее образование, то что его толкает на такие поступки?
— Послушайте, ведь это правда, что вы из богатой семьи? И что вы студент магистратуры? — спросил я.
— Разве не считается богачом тот, у кого только недвижимости примерно на тридцать миллионов вон? Конечно, это состояние моего отца. Ну, а насчёт того, являюсь ли я студентом магистратуры, то вот — у меня есть студенческий билет…
И он, порывшись в кармане, вытащил бумажник.
— Можете не показывать мне ваш студенческий. Просто мне показалось кое-что странным. Меня вдруг насторожил тот факт, что такой человек, как вы, промозглой ночью сидит в этом захудалом заведении и разговаривает с таким типом, как я о вещах и поступках, которые больше подходят мне, чем вам.
— Хм… Это… это… — начал он с волнением в голосе. — Это… Однако сначала я тоже кое о чём хочу у вас спросить. Что заставляет вас шататься по этим холодным улицам в столь поздний час?
— Я не занимаюсь этим каждую ночь. Для таких бедняков, как я, выход становится возможным только при условии, если в кармане заводятся денежки.
— Хорошо, а что же всё-таки толкает вас на это?
— Ну, это ведь лучше, чем сидеть в четырёх стенах съёмной комнаты, уставившись в потолок?
— У вас не было такого чувства, что когда выходишь на ночные улицы, начинаешь дышать полной грудью?
— Что вы имеете в виду?
— Ну, что-то… Быть может, это то, что мы называем жизнью? Я, кажется, догадываюсь, почему вы задали такой вопрос. Мой ответ таков. Наступает ночь. Я выхожу из дома на улицу. Я чувствую, как освобождаюсь от всего. Хотя нет, может на самом деле и не так, но ощущения у меня именно такие. Вы не испытываете того же самого?
— Хм… Даже не знаю…
— Я нахожусь не внутри вещей, я словно со стороны начинаю наблюдать за ними.
— Хм… как-то…
— Только не говорите, что это трудно понять. Например, всё, мимо чего ты проходил днём, с приходом ночи в смущении обнажает перед твоими глазами всю свою незащищённую сущность. И разве в этом нет никакого смысла? Я имею в виду — получать удовольствие от того, что подмечаешь это.
— Смысл? Какой в этом смысл? Я ведь пересчитываю кирпичи в зданиях на Чонно-2 не потому, что в этом есть какой-то смысл. Просто…
— Правильно. Это бессмысленно. Нет, на самом деле, я не знаю, может, в этом и есть какой-то смысл, просто я пока не догадываюсь об этом. И вы, возможно, тоже. А может, нам стоит попытаться отыскать его? Только не пытаться выдумывать специально.
— Я даже и не знаю, что сказать. Это ваш ответ?
Я прямо-таки растерялся. Оттого, что откуда ни возьмись, выплыло слово «смысл».
— Ой, что это я?! Прошу прощения! Наверно, мой ответ будет звучать так — я выхожу на ночные улицы из-за ощущения какой-то наполненности.
Затем, понизив голос, он сказал:
— Ким! Мне кажется, что мы с вами шагали разными дорогами, но пришли к одному и тому же пункту. И даже если предположить, что этот пункт ошибочный, мы не будем в этом виноваты…
53
Первый кинотеатр в Корее, действует с 1907 года, расположен на улице колоколов — Чонно.
54
Квадратная деревянная коробка вместимостью 1,8 литра, используемая в качестве мерки сыпучих (круп или муки) и жидкостей.