Таким образом, в ходе своей личной «севастопольской обороны» писатель совместил в самом себе два мировидения – дореволюционно-монархическое и умеренно-бело-левое, но рядом с ним были и те, кто, очевидно, придерживался большевистско-красных взглядов.
Этот синкретизм фигуры Аверченко, видимо, и есть та причина, по которой он оказался востребован и в Советском Союзе.
Возможно, память о таких фигурах сегодня нужна, помимо их чисто литературного вклада, чтобы соединить в современном общественном восприятии столь сложный и трагический российский ХХ век в единое и не абсолютно противоречивое целое.
Источник: https://politconservatism.ru/articles/sevastopolskaya-oborona-arkadiya-averchenko
Май. Александр Казарский – Увидеть в герое человека
«Кто из нас, граждан, не был оживотворен вашим ласковым и можно сказать отеческим обращением! Кто из бедных вдов и сирот, прибегнувших, оставлен без призрения! И кто наконец не насладился в доме Вашем радушным угощением, и по Руски не поел хлеба-соли!!» – так писали в благодарственном адресе жители города Николаева адмиралу Алексею Грейгу в январе 1834 года в связи с его увольнением от командования Черноморским флотом. Среди подписантов адреса значились местный полицмейстер Григорий Автамонов и купец Василий Коренев.
Все трое – Грейг, Автамонов и Коренев – фигурируют в литературе, посвященной герою Русско-турецкой войны 1828–1829 годов, командиру брига «Меркурий» Александру Казарскому, внезапно умершему в Николаеве в июне 1833 года. При этом Грейг и Автамонов в многочисленных публикациях называются отравителями Казарского, а В. Коренев – доносителем на Автамонова.
Неожиданная смерть молодого героя является, пожалуй, главным дискуссионным моментом в публикациях о Казарском. Если бой брига «Меркурий» с двумя турецкими линейными кораблями 26 мая (по старому стилю – 14 мая) 1829 года, составляющий славную страницу в истории русского флота и города Севастополя, изучен вдоль и поперек, то последующий – очень непродолжительный – период его жизни представляется во многом «белым пятном», а внезапная кончина Казарского в июне 1833 года и вовсе стала поводом для построения различных конспирологический теорий.
Наибольшее распространение имеют две версии смерти Казарского в результате отравления.
Согласно первой версии, отравителями были представители местной коррумпированной власти Николаева, в первую очередь – полицмейстер Автамонов, с которыми Казарский вел героическую борьбу из-за разграбления наследства его дяди.
Сторонники же второй версии отравления бывшего командира брига «Меркурий» демонстрируют более широкий взгляд на вещи: полицмейстер Автамонов был частью «черноморской мафии», которую покрывал адмирал Грейг вместе со своей полулегальной «женой-еврейкой», при этом сама «мафия» имела яркий этнический облик «мировой закулисы». Ее-то и пытался героически вывести на чистую воду Казарский, и был ими отравлен.
Как можно заметить, эти версии противоречат друг другу – и по мотивам действий «отравителей», и по составу участников.
Но важнее, пожалуй, то, что обе версии не согласуются с надежными историческими данными, как оказывается даже при самом поверхностном обращении к архивным документам. Случай с благодарственным адресом адмиралу Грейгу от граждан города Николаева, текст которого сохранился в Российском государственном историческом архиве (РГИА), в этом смысле вполне показателен.
Если рассматривать первую версию отравления Казарского как достоверную, то возникает вопрос: почему славословия в адрес Грейга в январе 1834 года подписали враги (полицмейстер Автамонов и купец Коренев), только что – в ноябре 1833 года – сводившие счеты друг с другом в ходе следствия о внезапной смерти Казарского.
В случае же со второй версией отравления возникает вопрос к содержанию текста адреса: если адмирал Грейг и близкие к нему люди имели отношение к антирусской «мировой закулисе» во главе с Ротшильдами и вообще не любили всё русское (а именно это утверждает севастопольский автор Владимир Шигин в своих книгах, материалы которых широко представлены в интернете), тогда почему мелкие участники «мафии» благодарят адмирала за «русские» традиции гостеприимства?