Садовников не медлил ни секунды. Через командный пункт батальона он попросил дать артиллерийский огонь вокруг дзота.
Из соседнего дзота, который тоже вел ожесточенный бой, поддерживая одиннадцатый с фланга, увидели, как над холмом поднялись бурые фонтаны дыма, всплески пламени и скрыли одиннадцатый. Об этом сообщили на ротный командный пункт.
Лейтенант Садовников и политрук Гусев с горечью подумали о гибели Раенко и его друзей. "Хорошие были бойцы, богатыри", — хотел было сказать Гусев, но промолчал. Он отогнал от себя мысль о смерти матросов и приказал послать двух санитаров к дзоту.
Василий Иванович не ошибся. Одиннадцатый был цел. Ни один свой снаряд не повредил его. Артиллеристы стреляли с предельной точностью. Снаряды рвались на скате холма, сметая гитлеровцев, сея смерть. Немцы оставили на подступах к дзоту десятки трупов и, не подбирая раненых, в панике бежали назад в деревню.
Защитники дзота завершили свой первый напряженный и трудный ратный день, когда с высоты 192,0 к ним спустились два посланных Гусевым моряка-санитара. Они перевязали раненых Раенко и Калюжного. Один из санитаров, высокий и худощавый, сказал товарищу:
— Поторапливайся. Надо взять обоих.
— Куда это взять? — стараясь говорить легко и свободно, спросил Калюжный. — Я отсюда никуда не уйду. А ты, командир?
— Я отвечаю за дзот. Знаешь сам: командир покидает корабль последним.
— Вы оба тяжело ранены, — настаивал санитар, — вас приказано эвакуировать…
— Не горячись, товарищ! — перебил его Раенко. — Мы еще повоюем и покажем немцам, как брать Севастополь за четыре дня. Ты знаешь, что мы дали клятву стоять насмерть? Вот, прочтите!
Санитары один за другим прочитали клятву моряков и переглянулись. Высокий крепко обнял за плечи Калюжного, еще раз поправил повязку на его голове и сказал товарищу:
— Собирайся дальше. Работы еще много. Я остаюсь здесь…
Второй санитар скрылся в темноте, сообщив перед уходом, что скоро в дзот придет подкрепление: об этом он слышал на командном пункте.
Наступила ночь, но в Камышловекой долине было светло, как днем. Над деревней поднимались рваные языки пламени — это полыхали подожженные фашистами дома и сараи.
Напуганные мужественным сопротивлением, немцы не решались ночью атаковать дзот. Они трусливо постреливали из-за домов и не прекращали назойливый минометный огонь, не давая сомкнуть глаз. В тыл одиннадцатого на гребень высоты проник отряд вражеских автоматчиков. Комсомольцы слышали за своей спиной беспорядочную трескотню фашистских автоматов.
"Трудно теперь к нам пробиться", — думал Сергей Раенко, вспоминая слова санитара о подкреплении.
Но подкрепление все же пришло.
Первым протиснулся в дзот богатырского роста моряк — широкогрудый, с крутыми плечами. За ним вползли еще двое. Они принесли с собой два ручных пулемета, диски к ним, патроны и гранаты. Первый моряк огляделся и поздоровался неожиданно мягким и звучным голосом:
— Здорово булы, товарищи. Замполитрука Потапенко Михаил. А это вот — Петр Корж и Константин Король…
С их приходом стало тесно, но как-то свежо и радостно, точно вместе с тремя черноморцами в дымный и чадный котлован дзота ворвался прохладный морской ветер.
— Как же вы к нам добрались? — спросил Калюжный у Коржа.
— Пробрались… — ответил Корж. — На высоте довелось, правда, повстречаться с немцами. Ну да, как видишь, пришли…
Корж не договаривал. На самом деле путь моряков к дзоту был труден. Командир батальона отобрал в подкрепление к одиннадцатому восемь коммунистов.
— Надо пройти, — как всегда коротко, сказал им комбат. — Там комсомольцы сражаются.
Коммунисты пошли. В лощине перед высотой 192,0 они попали под артиллерийский обстрел. Тяжелые снаряды кромсали землю, выворачивали с корнем дубы, но моряки ползли вперед. Двое из них были тяжело ранены. Об этом доложили старшему — заместителю политрука Михаилу Потапенко. Он приказал одному из бойцов доставить раненых в санбат. Но раненые наотрез отказались от провожатого.
— Доберемся сами. А вам каждый человек дорог.
Шесть коммунистов продолжали путь. На скате высоты, уже вблизи дзота, они столкнулись с немецкими автоматчиками. В полной темноте завязался яростный рукопашный бой. Моряки пробивали дорогу штыками и прикладами винтовок, наносили удары гранатами, ножами, руками душили врагов.
И немцы не выдержали, побежали с поля боя. В ночной схватке моряки потеряли трех своих товарищей. В дзот пришли только Потапенко, Корж и Король.
Калюжный радостно пожал руку черноморцу:
— Ну вот, теперь нас одиннадцать человек!
— Почему одиннадцать? — спросил Корж. — Ведь десять…
— Нашего погибшего товарища Василия Мудрика мы считаем в строю. Мстим за него.
Пришедшие сняли бескозырки. Они вместе с комсомольцами перенесли тело Мудрика в окоп за дзотом и похоронили молодого матроса.
На вахту встали Радченко и Четвертаков. Остальные собрались в котловане дзота. Сергей Раенко снял со стены "Боевой листок" с текстом клятвы и передал его заместителю политрука Потапенко. Потапенко прочел клятву вслух.
— Мы коммунисты, — произнес он. — Этим все сказано.
И Потапенко подписал клятву. Вслед за ним поставили свои подписи Константин Король — матрос с лидера «Ташкент» и Петр Корж.
Близился рассвет, а с ним — бой. Моряки установили в окопах ручные пулеметы, вычистили винтовки, набили патронами ленты, залили воду в кожух станкового пулемета.
Алексей Калюжный сидел у телефонного аппарата. Повязка на его голове вновь пропиталась кровью. Тупая ноющая боль не проходила. Он слабел, но крепился. "Что бы ни случилось — не подведу, выдержу…" — думал он. И ему страстно захотелось сказать об этом своим родным, товарищам по оружию и всем мужественным защитникам Севастополя. Пусть знают, что он, матрос Алексей Калюжный, воспитанник ленинского комсомола, ради победы над врагом не пожалеет жизни.
Алексей вырвал из блокнота листок бумаги и, положив его на сумку противогаза, стал медленно писать…
Над высотами, над долиной поднимался туман. Светало.
МОРЯКИ СДЕРЖАЛИ КЛЯТВУ
…К утру прекратился огонь из дзотов на левом фланге роты Садовникова на Симферопольском шоссе и у Камышловского железнодорожного моста. Все сражавшиеся в этих дзотах пали смертью героев, уничтожив сотни врагов. Основная тяжесть боя легла на одиннадцатый.
Теперь на штурм дзота шел целый немецкий батальон. Невзирая на большие потери, гитлеровским солдатам все же удалось взобраться на холм. Они устремлялись к дзоту отдельными группами то справа, то слева, рассчитывая обмануть бдительность черноморцев.
На каждую атаку гитлеровцев матросы отвечали губительным огнем. Григорий Доля и Дмитрий Погорелов перекатывали станковый пулемет от амбразуры к амбразуре, встречая врага меткими пулеметными очередями. Из окопов за дзотом били ручные пулеметы коммунистов Коржа и Короля.
Фашистские солдаты, подобравшиеся на 30—40 метров к маленькой крепости черноморцев, пытались забросать гранатами ее защитников. И когда первая немецкая граната влетела в дзот, Доля мгновенно схватил ее и с силой швырнул обратно.
— Получай, фриц, свое добро!
Этот смелый поступок Григорий повторил несколько раз. Но одна из гранат разорвалась в его пальцах. Правая рука Доли безжизненно повисла вдоль тела, рукав бушлата намок от горячей крови. Дмитрий Погорелов сорвал с себя тельняшку и перевязал друга.
С командного пункта позвонил Садовников. Алексей услышал голос командира роты:
— Держитесь, товарищи… Еще день — два, день — два.
Лейтенант не случайно сказал это. К Севастополю шел крейсер "Красный Крым". На палубе корабля можно было увидеть бойцов с необычным значком на левом рукаве шинели: на черном фоне в золотом овале — якорь, увенчанный красной звездочкой. Это была часть морской пехоты.
На дзот снова налетела вражеская авиация. Девятка фашистских самолетов, как и в прошлый раз, с ожесточением бомбила его. Бомбы разорвались рядом с дзотом, сдвинули его стены, сорвали перекрытие, засыпали амбразуры землей и камнями. Казалось, дзот более не существовал. Но из-под нагромождения камней и дерева поднимались мужественные черноморцы.