Подпольная организация не ограничивалась теперь только организационной и пропагандистской работой. На станции Севастополь спасшийся от смерти и плена Василий Горлов, Акимушкин и Куликов при активной помощи рабочих-железнодорожников развернули диверсионную работу на транспорте. Они всячески тормозили формирование поездов. Вагоны с важным грузом загоняли в тупик, мешали с порожняком и тем самым задерживали отправку составов. В паровозном депо они выводили из строя топки в паровозах, и бывали такие дни, когда почти весь паровозный парк стоял в ремонте. Массовая порча продовольственных грузов стала обычной.
Активизировали свою работу и группы Сильникова. В Северной бухте сожгли большой катер, в Южной бухте с двух катеров сняли выбросили в море моторы. В Стрелецкой бухте в ремонтной мастерской группа Матвеева саботировала ремонт мелких моторных баркасов, сняла несколько моторов с судов и спрятала в бухте.
Кроме листовок "Вести с Родины", были выпущены еще три воззвания: "Победа на стороне Красной Армии", "Обращение к военнопленным города Севастополя" и "К солдатам немецкой армии". Эти воззвания «КПОВТН» страшно взбесили оккупационные власти.
Весь сыскной аппарат был поставлен на ноги. СД, полевая жандармерия, тайная румынская полиция, полиция городской управы — все устремились на розыски подпольщиков. Особое внимание уделялось, листовкам за подписью «КПОВТН». Переодетые сыщики устраивали засады на местах расклейки подпольных листовок. Пускали в ход собак-ищеек.
Председатель городской управы предатель Супрягин вызвал к себе всех старост и потребовал от них обнюхать каждый дом, каждый подвал, каждую щель…
Однажды жандарм с человеком в гражданской одежде зашел и к Ревякиным.
— Нужно скорее в землю уходить, — сказал озабоченный Ревякин, как только узнал о визите гестаповского агента. — Павел Данилович просил радиоприемник тоже устроить в другом месте.
И Ревякин, не откладывая, приступил к исполнению давно задуманного плана устройства под своим домом подземелья, где можно было бы хранить все подпольное хозяйство — типографию, приемник и оружие. Это было очень опасно для руководителя подполья, но он не раздумывал. С помощью Гузова и Толи Лопачука он энергично принялся за дело.
Яму копали по ночам, но для ускорения иной раз работали и днем, под охраной Лиды и Анастасии Павловны. Землю ведрами выносили в огород.
Спустя неделю подземелье было готово. Люк и узкий трехметровый подземный проход вели в маленькую комнату (полтора метра в длину, ширину и высоту), обшитую досками. Люк закрывался крышкой немножко ниже уровня поверхности двора и маскировался землей и собачьей будкой, сделанной из старых досок. Тут был запасный выход из подземелья во двор.
Основной вход в подземелье был устроен из задней комнаты дома. Небольшое отверстие в стене у самого пола закрывалось куском фанеры, закрашенной под цвет стены и закрытой кухонным столом. Подполье получилось хорошо замаскированным. Гузов и Женя Захарова были в восторге.
С того времени "Вести с Родины" стали выходить регулярно — один раз в десять дней, в количестве 300—400 экземпляров.
Радиоприемник из квартиры Максюка тоже был помещен в подземелье.
Фашисты расклеивали по городу объявления, в которых обещали награду в 50 тысяч рублей и продовольствие тому, кто раскроет подпольную типографию. Но никто не польстился на это. Агенты и шпики напрасно рыскали по городу.
После утверждения устава «КПОВТН» и оформления каждого члена организации принятием клятвы Ревякин стал энергично готовиться к уходу к партизанам. Делал он это теперь не только ради выполнения приказа командования, но одновременно осуществляя задание подпольной организации установить связь с лесом. Нужно было передать фронту собранные подпольщиками важные разведывательные данные, получить взрывчатку для диверсионной работы и наладить переброску в лес бежавших из лагерей военнопленных, в числе которых были Иван Пиванов, моряки комсомольцы Кузьма Анзин, Михаил Балашов и красноармеец коммунист Максим Пахомов.
Чтобы замаскировать свое исчезновение из города, Ревякин получил в школе двухнедельный отпуск для "поездки за продуктами".
Прасковья Степановна через свою подпольщицу, проникшую в немецкую жандармерию, достала Ревякину удостоверение тайного агента СД.
Спутники же Ревякина имели на руках справки биржи труда о том, что они работают по сбору металлолома при штабе майора Шу. Такие справки для подпольной организации Ревякин получал от подпольщицы Маши, устроившейся на немецкую биржу труда.
Двадцать восьмого апреля ночью Анзин, Пиванов, Пахомов и Балашов перенесли на Максимову дачу оружие, продукты и сами остались там. Ревякин уходил из дома последним, внимательно осмотрев комнаты, двор и подземелье.
— Ну, дорогая, — прощаясь с Лидой, говорил он. — Будь мужественна и береги себя. Кто будет спрашивать, говори: уехал на Украину за хлебом. Ждешь, волнуешься, ну, словом, сама знаешь, кому что надо сказать…
Но Ревякину не удалось связаться с партизанами.
Отряд, оперировавший вблизи Севастополя и состоявший главным образом из севастопольцев, почти целиком погиб в боях, а оставшиеся в живых ушли сначала в район Крымского заповедника, а затем присоединились к отрядам, действовавшим в Зуйских лесах.
Ничего не зная об этом, Ревякин пришел к выводу, что партизан в лесу нет и что нужно возвращаться в Севастополь и устанавливать связь с Большой землей иными путями.
Ревякин поделился с товарищами своими печальными соображениями. Никому не хотелось возвращаться в оккупированный город, но другого выхода не было.
Рано утром в воскресенье, 16 мая, в день окончания своего двухнедельного отпуска, Ревякин пришел в Севастополь смертельно усталый и голодный. Лида сидела у окна, что-то шила. Она узнала мужа еще издали. Постаревшее лицо с новыми морщинами около глаз говорило о её тяжелых страданиях. Увидев мужа, она просветлела и бросилась открывать дверь.
— Как я рада, что ты пришел, — обнимая его, шептала она. — У нас большое несчастье. Прасковья Степановна арестована.
Пять дней назад она шла к Прасковье Степановне, но по дороге ее остановила Женя Захарова и вернула домой: в квартире Коротковой была гестаповская засада.
Глубоко потрясенный внезапной потерей Прасковьи Степановны, Ревякин впервые ясно почувствовал трудности подпольной борьбы, со смертельной опасностью на каждом шагу, с полной неизвестностью, к кому и с какой стороны подбирается враг, и бессилием организации спасти товарища, попавшего в гестапо. Но он не дрогнул перед опасностью, не растерялся, не пожалел о том, что, не найдя партизан, вернулся в город. Лишившись Прасковьи Степановны, он почувствовал свою особую ответственность за деятельность подпольной организации, за жизнь каждого ее члена. Теперь, как коммунист, он уже не имел права покидать Севастополь и оставлять подпольщиков без руководства.
В один из ближайших дней у Ревякина собрались Сильников, Прокопенко, Гузов, Захарова, Горлов, Акимушкин и Пиванов. Провал Коротковой и возвращение из леса в город группы военнопленных, которых немцы всюду разыскивали, требовали принятия дополнительных мер конспирации и бдительности. Галине Васильевне удалось к этому времени узнать, что Короткова была арестована случайно, во время облавы, а в немецкой комендатуре ее опознал какой-то негодяй. После ареста ее перевели в СД, пытали и, не добившись ничего, расстреляли.
— Жаль, очень жаль Прасковью Степановну, — с горечью говорил Ревякин. — Хорошая, преданная была коммунистка. Тяжело, что мы оказались бессильными предотвратить ее гибель. Она честно служила родине, и наш народ не забудет ее. Мы же, друзья, должны мстить и мстить оккупантам за нее, за горе и страдания, которые они принесли нашему народу. Чем больше мы уничтожим этих паразитов, тем скорее наступит час нашего освобождения.