Тот поднялся со своего места.
– Прошу прощения! – обратился он к Али.
В сенях Кравченко сразу прижал его к стене и прошептал:
– Не на на партию ли они подымаются, Григорий?
– Один он. Яков осмотрелся.
– Это он теперь один. А вдруг абреки его в самый глухой час и подойдут? Или не знаешь, на какие штуки они способны? Как Долгача-то хутор разорили, помнишь? Трое приехали, сказались мирными, барана у него купили, а под утро их партия наскочила! Сейчас по хуторам, да и в станице все казаки хмельные. Самое время им вдарить!
– Бог не без милости, казак не без доли!
– Долгочу думалось поди то же – всё как-то, да ничего… А теперь то место в пусте лежит. А мужик был богатющий, да жизнь свою не уберег.
– Коля, аль ты мне не веришь? Не прост он человек.
Тем временем в горнице Били разговор оживился.
– Ты про Маликат сейчас вспомнил, а знаешь ли, что брата её убил? – спокойно сказал Али Чижу.
– Дело боевое, – заявил тот и пожал плечами. – И он бы меня срубил, кабы смог.
Али согласно кивнул в ответ на это.
В горницу вернулись Биля и Кравченко.
– Время позднее, станичники, – сказал хозяин хаты, повернулся к жене и добавил: – Постели гостю здесь. Мы с тобой в малую горницу перейдем.
Ольга вышла из комнаты.
Гости дружно поднялись со своих мест. По старшинству первым прощался Кравченко.
– Бывайте здоровы, хозяева! – сказал он и пошел к выходу.
Он не подал руки Али, но Чиж и Вернигора сделали это. Али приветливо улыбался и брал руку пластунов сразу в обе свои огромные ладони.
Едва Чиж и Вернигора вышли, в горницу снова вошла Ольга с постелью для гостя на руках.
Чиж и Кравченко уже рысями шли впереди, когда последним в ворота проехал Вернигора.
На ходу он бросил Якову, который провожал гостей, стоя у столба:
– Завтра на вынос-то войсковой будете?
– Хотели быть, – ответил Яков.
Вернигора пустил лошадь в галоп, догоняя Чижа и Кравченко.
К Якову подошел отец и сказал:
– Отъедут наши, скачи на пикет, вели им, пусть залоги сделают, если что, переймут его абреков.
Биля пошел к дому, а сын выждал с минуту и побежал седлать коня.
Пластуны ехали в густом тумане совершенно молча. Кравченко вдруг подал коня в сторону.
– Далеко ли? – спросил его Чиж.
– Вы езжайте, станичники, а мне дело есть, – ответил тот и скрылся в тумане.
Ольга еще раз прошла рукой по постели, приготовленной для Али, и вышла из комнаты. Биля и Али теперь вдвоем сидели за опустевшим столом.
За окнами простучали копыта. Это Яков выскочил за ворота и погнал коня к плавням.
Али посмотрел в глаза Били и повторил:
– Я пришел с миром.
– С миром вы к нам редко ходите, – сказал хозяин хаты, так же прямо глядя в глаза гостю.
– Эту вражду не мы начали, и не нам ее заканчивать. Но нет крепче дружбы, чем та, которая связывает бывших врагов, проверивших друг друга в бою, – заявил Али.
Биля поднялся на ноги, взглянул на гостя и произнес:
– Спокойной ночи.
– Еще скажу. Сын твой – украшение рода. Счастлив отец, воспитавший такого удальца!
– Спасибо на добром слове, – сказал Биля, вышел из комнаты, прошагал через просторные сени и оказался в небольшой горнице.
Там он перекрестился и лег в постель рядом с женой.
Ольга оперлась на локоть, склонила встревоженное лицо к мужу.
– Гришенька, сердце у меня не на месте! Что ты его пустил, проклятого? Глаза у него, как угли!
– Оля, я так думаю, он кунаком моим стать хочет, для того и приехал. Спи. Черкес не нарушит закона гостеприимства.
Иса прислушался в очередной раз. На хуторе погасли огни. Там было тихо.
Рядом с Исой вглядывался в ночь молодой высокий черкес. Плечи его не отличались особой шириной, но весь он был словно выкован из стали, сила читалась в каждом его движении. Этот парень легко гнул в ладони подкову и укладывал в борьбе первых богатырей, которые нависали над ним, как скала над горной рекой.
– Может быть, надо напасть сейчас? – спросил он.
– Нет, он не дал сигнала, – ответил Иса и стал разворачивать коня в сторону гор, темневших у него за спиной.
Черноморское побережье Кавказа
«Таиф» стоял кормой к берегу, до которого было не меньше морской мили. Над морем клочьями проплывал утренний туман. На берегу среди деревьев был виден большой деревянный щит, выкрашенный красной краской. На корме «Таифа» стояла установка для запуска конгривовых ракет, названных по имени своего изобретателя – английского генерала Уильяма Конгрива. Они нацелились в небо с деревянного треугольника и внешне мало отличались от тех, которые были приняты на вооружение в европейских армиях еще в начале девятнадцатого века, разве что были на вид чуть больше. Вместо длинных прутов, которые служили в полете стабилизаторами, в их корпуса врезались небольшие плавники.